и как, но она любит об этом упоминать.

И вот, пожалуйста:

– А знаешь, Молли – просто копия меня в семнадцать лет. Только я в этом возрасте была стройненькой.

Это она тоже всегда добавляет.

– Я и моделью для «Мэйсиз»[32] была. Представляешь?

– Ух ты! – поражается Мина.

– И я всегда говорю Молли: ты, конечно, пышечка, но лицо у тебя прекрасное. Прекрасное же?

– Очень, – кивает Мина, а Патти предупреждает:

– Мам, прекращай.

Тогда бабуля демонстративно закрывает рот ладонью и подмигивает мне.

Кажется, я сейчас заплачу. Правда. Сижу за этим столом и притворяюсь, что все нормально, пока бабушка обзывает меня толстой. В лицо. Пышечка… Она уже так меня называла. Но при секси возлюбленной Кэсси это звучит в тысячу раз хуже.

– Знаешь, внучка моей подруги Сильвии – в Колумбийском университете, – тихо говорит бабушка, придвинувшись ближе, – такая красавица! Ее зовут Эстер.

– Здорово.

Бабушка кладет ладонь мне на руку:

– Это в Нью-Йорке, дорогая. Ты ведь знаешь, что Колумбийский университет находится на Манхэттене? Так вот, у них там на компьютере есть эти упражнения, и Эстер занимается прямо в общей спальне.

– Ясно.

– Она их обожает.

Я медленно киваю. Каждая клетка моего тела замирает в напряжении. Кэсси с Миной внимательно слушают.

– Подумай об этом, мейделе[33], ладно? Вот бы мне кто по молодости подсказал, – сетует бабуля. – Потом избавиться от этого все сложнее и сложнее.

Так она себя и ведет. Порой мне нравится проводить время с бабулей, но бывает, она выдает такое, что просто хочется исчезнуть.

– А по молодости это запросто, – продолжает она. – Осторожность, вот что важно. Половину того, что на тарелке, не трогай. И обязательно поговори с Эстер! Она эти упражнения обожает – сбросила уже кило десять!

– Ясно.

– И парень у нее сразу появился.

Кэсси проглатывает кусок индейки и бросает вилку; та со звоном падает.

– Так, хватит. Это ненормально.

Я краснею:

– Да все в порядке.

– Ничего не в порядке, – она повышает голос. – Бабушка, хватит поливать Молли говном. Так нельзя. Прости, но зачем ты с ней так разговариваешь?

– Ну, Молли-то не против, да? – парирует бабуля и похлопывает меня по руке.

– Я не против.

– Нет, против, – тихо отвечает Кэсси.

Все так. Это очень глупо. Но я против. Просто когда бабушка берется за свое, я цепенею.

Тут на нас обращают внимание Надин и Патти.

– Мам, хватит. Мы уже это обсуждали.

– Да я же просто хочу помочь.

– Это не помощь.

– Патрисия, у нее проблемы со здоровьем, и ты это знаешь.

– Бетти, – говорит Надин и кладет вилку. А потом смотрит на Патти.

Кэсси пихает меня ногой под столом, но я и этого почти не замечаю. Меня бросает то в жар, то в холод. Трудно объяснить.

То есть я знаю, что я толстая. Это не секрет. В восьмом классе, на испанском, Кайл Доннер каждый день шептал мне на ухо: gorda[34]. А однажды Даниэлла Элдред спросила, не боюсь ли я раздавить парня во время секса. В седьмом классе. И это цитата.

Так что я уже должна была привыкнуть. Однако когда кто-то обсуждает мое тело, я немножко теряюсь. Видимо, я хочу верить, что никто не замечает моей толстоты. Или что я и толстая, и красивая – как модели «Торрид»[35]. Не знаю…

Кэсси все еще пыхтит, Мина смущенно смотрит в свою тарелку, а Патти провожает бабулю в гостиную. Что она говорит, я не слышу, зато до меня доносятся обрывки бабулиных слов. Порции поменьше. Стоит задуматься.

– Притворимся, что этого не было, – предлагает Кэсси и качает головой.

– Момо, поможешь убрать со стола? – спрашивает Надин.

Я киваю и начинаю складывать тарелки. Потом захожу в кухню, и Надин приобнимает меня одной рукой.

– Эй. Ты в порядке?

– Ага.

– Бабуля мелет всякую чушь. Не слушай ее, ладно? – Она снова качает головой. – В одно ухо влетело…

Мина тоже убирает посуду, хотя Надин просила ее не беспокоиться. Однако она настаивает, что хочет помочь. Стандартные церемонности. Когда я была маленькой, мы ходили с родственниками по ресторанам, и Надин всегда воевала с дядей Альбертом за чек. Нас с Эбби это очень веселило. Они пробовали и так и сяк, все настаивали и настаивали… БОЖЕ. ВЗРОСЛЫЕ, ВЫ с УМА ПОСХОДИЛИ. БЕСПЛАТНЫЙ ОБЕД. СМИРИТЕСЬ УЖЕ. Но теперь я понимаю. Наверное, я старше, чем мне кажется.

Кэсси с Ксавье на руках следует за Миной.

– В общем, Молли сварганила для нас тесто для печенья в баночках, – говорит она и открывает перед Миной холодильник.

– Боже мой… Ты сама?

Я застенчиво улыбаюсь.

– Такая милота, скажи? – Кэсси опускает Ксава на пол, и тот аккуратно шагает с поднятыми руками. – Если бы этим занималась я, то просто плюхнула бы все в пакет для заморозки. Типа: готово!

– Да это же совсем несложно, – замечаю я.

– Никогда не видела десерта круче! – восхищенно восклицает Мина.

Мы приносим баночки и ложки в гостиную. Завидев бабулю, я краснею. Значит, теперь я должна есть десерт при ней. Хотя в глубине души я даже хочу усесться у нее перед лицом. Внаглую. С вызовом. Пусть смотрит.

Приятно видеть, как обрадовалась тесту Мина. Все это так просто приготовить, что мне почти стыдно. Как впечатлить народ? Элементарно: индивидуальные порции в маленьких баночках. Помню даже, как мной восхищались из-за покупного ванильного мороженого.

Я плюхаюсь на диван и двигаюсь к подлокотнику, чтобы Мине с Кэсси было где расположиться. Хотя толку-то – они сидят от силы минут пять, а потом Кэсси вспоминает про какую-то книжку, которую обещала Мине, – и привет.

Забавно, что книжку обязательно нужно искать вдвоем.

А еще забавнее то, что через полчаса они возвращаются без книжки вовсе.

Пока бабуля не уедет, я буду жить в комнате Кэсси. Вообще-то мы привыкли ее делить. Мы так и не избавились от двухъярусной кровати, так что когда у нас гости, я занимаю нижний «этаж». И мы каждый раз словно возвращаемся в прошлое.

Естественно, у меня бессонница. Опять. Голова идет кругом. Я взбиваю подушку и тупо пялюсь на днище Кэссиной кровати. Оно до сих пор обклеено светящимися в темноте зверьками. И, кажется, козявками десятилетней давности. Я была не самым утонченным ребенком.

Я ворочаюсь, кровать скрипит, и Кэсси вздыхает.

– Молли, спи уже.

– Пытаюсь.

– Пытайся лучше.

Какое-то время мы молчим.

– Я знаю, что ты не спишь, – заявляет она.

– Ты тоже.

– У меня-то есть причина. У меня любовное томление.

Я сажусь, скрестив ноги под одеялом.

– А почему ты думаешь, что у меня его нет?