Два дня он провел в невыразимых мучениях, лежа в темноте в собственных испражнениях, задыхаясь от зловония, исходящего от таких же несчастных, как и он сам. Но на рассвете третьего дня Габриэль вдруг почувствовал, как изменился ход корабля, усилилось движение на верхней палубе, а когда он уловил звук выкатываемых на орудийную палубу пушек, то понял, что на судне готовятся к бою.

Грохот пушечных выстрелов и звуки рвущихся на корабле неприятельских снарядов зародили в нем надежду. Может быть, все-таки его минует судьба безымянного раба, умершего от непосильного труда на одной из перуанских шахт.

Внизу звуки боя были хорошо слышны — вот упала мачта, другая, вот рушится обшивка корабля от прямых попаданий ядер. Вдруг весь корабль содрогнулся — это нос неприятельского судна протаранил его борт. По раздававшимся крикам раненых и умирающих, по звону стали Габриэль понял, что на верхней палубе, прямо над ним, начался рукопашный бой.

Внезапно наступила тишина.

Габриэль до звона в ушах напряг слух, ему показалось, что он услышал английскую речь, и сердце его радостно забилось, когда он понял, что это не галлюцинации. Раздался громкий топот ног — кто-то спускался в трюм. Яркий свет фонаря прорезал темноту.

— Вставайте, ребята! Мы перебили этих испанских собак, и под защитой добрых и честных английских пиратов вы в безопасности! — послышался веселый голос.

Только спустя какое-то время, с большим трудом выбравшись на нетвердых ногах на палубу и привыкнув к яркому солнечному свету, Габриэль получил возможность как следует рассмотреть своих освободителей. Вид их мало обнадежил его.

Более грязного и разношерстного сборища он в своей жизни еще не встречал: их пестрая, чаще всего не по размеру одежда была запачкана кровью — вероятно, ее совсем недавно сняли с бывших владельцев; головы большинства были давно не мыты, и грязные волосы висели патлами; некоторые носили черные повязки на глазах, и что самое главное, все были вооружены до зубов — сабли, ножи, пистолеты украшали их и без того живописные фигуры. Но внимание Габриэля привлек стоявший на шканцах предводитель этой шайки головорезов.

Он был невысок, но его крепкая фигура источала такую жизненную силу, что это, казалось, придает ему роста. Очень смуглый, он мог сойти за испанца, длинные черные волосы ниспадали на плечи, и, когда он поворачивал голову, было видно, как в одном ухе у него поблескивает золотая серьга. Хитрый взгляд черных глаз подмечал все, что происходило вокруг. Его одежда, более опрятная, чем у большинства, была так же цветиста — расшитый золотом малиновый камзол дополняли изумрудного цвета штаны и лиловые чулки. Подбоченившись, он подошел к невольникам, среди которых был и Габриэль. Взгляд его внимательно заскользил по лицам стоявших перед ним мужчин.

— У меня возникла идея пополнить мою команду, — сказал он мелодичным низким голосом. — Не хотели бы вы, ребята, использовать свой шанс и попытать счастья?

Среди толпы жалких, несчастных оборванцев, только что выпущенных из трюма, послышался глухой одобрительный шум.

— Кто вы? — через силу выговорил Габриэль. Ответом ему был громовой хохот толпившихся вокруг пиратов.

— Кто я? — Черные глаза весело блеснули. — Ну что ж, я Гарри Морган, и я буду величайшим из когда-либо живших на земле морских разбойников. Если вы сомневаетесь в моих словах, присоединяйтесь ко мне и убедитесь в этом сами.

Порт-Рояль, Ямайка, 1668 год

Паруса четырнадцатипушечного фрегата “Черный ангел”, стоявшего на якоре в гавани Порт-Рояля, были аккуратно убраны, и три высокие мачты гордо тянулись ввысь. Яркие лучи жаркого тропического солнца танцевали на стеклах створчатых окон кормы, усиливая блеск и без того обильно золоченных резных украшений кают.

В этот теплый мартовский день 1668 года в гавани швартовалось большое количество судов: на рейде бок о бок покачивались на волнах двух— и трехмачтовые шхуны, бриги, английские галеоны. Вдали виднелись зеленые холмы Ямайки, а здесь на острове Кагуа — узкой полоске песка и известняка — расположился Порт-Рояль, причалы которого щетинились бушпритами тесно прижатых друг к другу кораблей. Пьяный хохот, хриплые крики и радостный визг, доносившиеся из многочисленных винных погребков и борделей, расположенных по обеим сторонам узких извилистых улочек, наполняли город.

У створчатого окна большой, с тонким вкусом отделанной каюты фрегата стоял Габриэль Ланкастер и смотрел на тихо плещущиеся внизу бирюзовые волны. Он был не один; за его спиной, удобно развалившись в обитом черной кожей дубовом кресле, сидел Гарри Морган и внимательно смотрел на Габриэля.

Царившая в комнате тишина служила как бы продолжением неоконченного разговора, и, глядя на сильного, широкоплечего человека у окна, Морган не мог не подумать о метаморфозе, происшедшей с полуголодным и грязным беднягой, которого он впервые увидел два с половиной года тому назад. Тогда несчастный едва мог подняться, а нынешний Габриэль твердо стоял на ногах, и жизнь уже неоднократно доказала это. Тот человек из трюма испанского невольничьего корабля был давно не мыт, и казалось, не было никакой возможности расчесать его грязные спутанные волосы, а внешний вид и привычки капитана фрегата отличались изысканностью. Несмотря на молчаливое неодобрение команды и большинства членов берегового братства, как любили себя величать морские разбойники, он почти ежедневно принимал ванну. Его ухоженные, длинные волосы блестели и переливались, а одежда всегда была чистой и опрятной, что отличало его от многих членов экипажа. Но если личные привычки Габриэля могли вызвать усмешку или саркастическое замечание, то его умение владеть холодным оружием не вызывало ничего, кроме уважения и благоговейного трепета. Кроме того, береговым братством очень ценилось личное мужество, а Габриэль Ланкастер был смелым человеком. Так думал Гарри Морган, вспоминая, что среди морских разбойников Ланкастер, пожалуй, единственный, кто благодаря отчаянной храбрости быстро проложил себе путь наверх. Сегодня он был одним из самых известных среди берегового братства капитанов. Морган улыбнулся своим мыслям. Между человеком, встретившимся ему более двух лет назад, и тем, который сейчас стоял перед ним, действительно не было ничего общего.., кроме, пожалуй, неизмеримо глубокой ненависти к испанцам.

Габриэль отвернулся от окна и, взглянув на Моргана, спросил:

— Ты обсуждал это с кем-нибудь из капитанов? Морган отрицательно покачал головой.

— Мне казалось, тебе должно быть известно, что Гарри Морган не любит выбалтывать свои планы первому встречному и посвящает в них только тех, кому доверяет. А таких, — добавил он многозначительно, — чертовски мало.

Габриэль натянуто улыбнулся. Генри Морган, или Гарри, как он предпочитал себя называть, часто озадачивал его. К тридцати трем годам Морган достиг высшей ступени в иерархии морских разбойников, несмотря на то что появился на Антильских островах всего десять лет назад. Габриэль давно заметил, что Гарри очень скрытен, особенно когда речь заходит о его биографии; подобная замкнутость редко встречалась среди пиратов.