Чтобы доказать важность личного общения, без вмешательства мобильных посредников, Тёркл обратилась к известному циклу экспериментов под условным названием «Каменное лицо». В 1970-е годы психолог-клиницист Эдвард Троник наблюдал за поведением младенцев во время их общения с матерями: сначала мать просили вести себя с ребенком как обычно, затем принять «каменное» – то есть отсутствующее или безжизненное – выражение лица, а потом снова стать «как прежде». При описании эффекта трехминутного общения младенца с «безучастной» матерью Троник отметил, что ребенок «затихает и держится настороженно. Он делает неоднократные попытки вернуть привычную форму контакта, а когда это не получается, обиженно отворачивается».

Феномен «каменного лица» проходил проверку более 80 раз (это один из самых успешных показателей в психологии развития) в серии похожих экспериментов. В их ходе обнаружена несомненная связь между «безжизненным лицом» и поведением и привязанностью ребенка в будущем.

«Ужасно раздражает, когда, обращаясь к человеку, натыкаешься на стену безучастности, – заявляет Тёркл. – Это токсично для детей, но даже нам, взрослым, тяжело сносить такое равнодушие. Ты пытаешься что-то сказать, а твой собеседник смотрит на что-то другое, будто тебя и нет. Беда в том, что мы все время поступаем так друг с другом. Это стало новой социальной нормой».

Тёркл уверена, что нам пора переосмыслить ее, то есть переключить внимание с девайсов обратно на людей, с которыми мы хотим иметь отношения. Тёркл наверняка не одобрила бы мое недавнее поведение на детской площадке. Моя дочурка выглядела прелестно в бейсболке Yankees и сарафанчике, и мне хотелось запомнить ее такой навсегда. «Дай-ка я тебя сфотографирую», – попросила я, возможно уже в третий раз за время прогулки. Всегда послушная модель, моя шалунья скорчила несколько рожиц перед камерой телефона (предстала в разных настроениях: обычном, дурашливом и грустном), а потом попросила меня показать, что получилось. Вместо того чтобы лазать по детской горке, мы обе уткнулись в телефон, – и это в погожий сентябрьский день! Но вот что я могу сказать в свое оправдание: трудно удержаться от соблазна, когда видишь красоту и чувствуешь потребность запечатлеть ее. Но я все-таки пытаюсь себя контролировать и теперь фотографирую дочь не чаще раза в день, а не каждую минуту. Я знаю, что она растет, а жизнь пролетает как одно мгновение. Фотографии не помогут мне справиться с экзистенциальным кризисом. Моя цель – жить в настоящем моменте, а не без конца фиксировать его.

Фотографирование, возможно, не самая губительная для взаимоотношений технологическая привычка. Пусть вы не смотрите человеку в глаза, но, по крайней мере, видите его через камеру iPhone. Настойчивая потребность запечатлеть момент преследует многих из нас, но влияет ли она на то, как мы переживаем те или иные моменты – в настоящем и в будущем, когда вспоминаем о них? Ответ довольно неожиданный.

Одной из основных причин, побуждающих нас к фотографированию, является желание надолго запомнить волнующее мгновение: рождение ребенка, воссоединение после долгой разлуки, озеро с кристально чистой водой. В ходе опроса для нашего проекта многие взрослые ответили, что видят в фотографиях «помощников памяти»: скажем, фотографируют место парковки или этикетку острого соуса в ресторане, чтобы потом купить такой же. Но всякий раз, щелкая впопыхах камерой телефона, мы на самом деле «размываем» в памяти понравившийся нам предмет или момент.

Линда Хенкель, профессор психологии Фэрфилдского университета, изучила, как фотографирование влияет на переживания и процесс запоминания. Она провела эксперимент, отправив группу студентов на экскурсию в университетский художественный музей. Молодых людей попросили фотографировать объекты, о которых рассказывал экскурсовод, и просто разглядывать другие экспонаты. На следующий день Хенкель пригласила студентов в свою исследовательскую лабораторию, чтобы протестировать их воспоминания об увиденном во время экскурсии. Во время рассказа студентам называли ту или иную работу, им задавали уточняющие вопросы по конкретным визуальным деталям.

Результаты оказались предельно ясными: студенты запомнили меньшую часть объектов из числа тех, что сфотографировали. Кроме того, они не могли вспомнить их специфические детали. В случае же с экспонатами, которые они просто рассматривали, все получилось наоборот. «Фотографируя объект, вы полагаетесь на камеру, рассчитывая, что она запомнит его вместо вас, – объясняет Хенкель. – Вы как будто говорите: “Ладно, об этом можно больше не беспокоиться. Камера ухватила суть”. Вы не включаете анализ и эмоции, которые помогают запомнить пережитый опыт, отдавая этот процесс на откуп камере».

Одним словом, если последняя фиксирует момент, ваш мозг этого не делает. Хенкель придумала пугающий термин для этого явления. Она называет его эффектом обесценивания фотографирования.

Хорошо, допустим, вы бы запомнили момент лучше, если бы полностью погрузились в настоящее, подмечая каждую деталь, как истинный мастер дзен. Но разве фотографии не для того и нужны, чтобы освежать нашу некрепкую память? Хенкель не спорит с общепринятым суждением о том, что передача функции памяти цифровым устройствам имеет целью освободить мозг для выполнения других когнитивных задач. Она видит проблему в том, что мы все время переключаем внимание с одного на другое. Ладно бы мы прибегали к аутсорсингу некоторых функций для того, чтобы самим сосредоточиться на более важных задачах. Но вместо этого «мы несемся вперед в постоянном ожидании, что же будет дальше, дальше, дальше, и не успеваем прочувствовать происходящее здесь и сейчас».