В развитых странах неравенство в наибольшей степени усугубилось в Великобритании и Соединенных Штатах — двух государствах, которые возглавили «неолиберальную рыночную революцию» 1980-х гг. при Маргарет Тэтчер и Рональде Рейгане. Плоды бурного экономического подъема США 1980-х и 1990-х гг. распределялись неравномерно, причем львиная их доля досталась людям с хорошим образованием. Рабочий класс традиционной Америки, считавший себя ядром среднего класса, неуклонно терял позиции. Согласно исследованию Международного валютного фонда, с 1970 по 2014 г. в процессе вымывания среднего класса (и, соответственно, поляризации доходов) доля лиц с доходами 50–150 % от медианного значения сократилась с 58 до 47 %. С 2000 по 2014 г. лишь четверть процента из них поднялись к более высоким категориям потребления, зато целых 3,25 % скатились на более низкие ступени «лестницы доходов»{4}. Это неравенство усугубилось финансовым кризисом 2008 г., когда махинации и политические решения финансового сектора вызвали образование пузыря активов, схлопывание которого уничтожило рабочие места и сбережения миллионов простых американцев, а также множества людей во всем мире.

В этих условиях можно было бы ожидать быстрого возрождения левого популизма в странах с самым высоким уровнем неравенства. После Великой французской революции левые определяли себя как партию экономического равенства, готовую использовать государственную власть для перераспределения богатства от богатых к бедным. Однако последствия глобального финансового кризиса привели к росту правого националистического популизма во многих развитых странах. Это, как нигде, заметно в Соединенных Штатах и Великобритании, где деиндустриализация уничтожила старый рабочий класс. В США реакция на финансовый кризис выразилась в образовании левацкого движения «Захвати Уолл-стрит» и правой «Партии чаепития». Первые провели несколько маршей и демонстраций, а затем испарились, в то время как вторым удалось взять под контроль Республиканскую партию и большую часть конгресса. В 2016 г. избиратели не поддержали наиболее левых популистских кандидатов, выбрав вместо них политиков-националистов.

Как объяснить неспособность левых извлечь выгоду из растущего глобального неравенства и рост популярности и влияния правых националистов? Это не новое явление: партии левых уступают националистам уже более ста лет, причем именно среди тех бедных или трудящихся групп населения, которые должны были бы стать самой прочной базой их поддержки. В 1914 г., в начале Первой мировой войны, европейский рабочий класс не объединился под знаменами Социалистического интернационала, но поддержал свои национальные правительства. Эта неудача долгие годы озадачивала марксистов; по словам Эрнеста Геллнера, они,

Точно так же на современном Ближнем Востоке послание, адресованное классам, попало к религиям.

Эта «почтовая ошибка» была вызвана особенностями взаимодействия экономических мотивов с проблемами идентичности в поведении человека. Быть бедным — значит быть невидимым для окружающих, а пренебрежение порой уязвляет гораздо сильнее, чем бедность.

Экономисты полагают, что человека побуждают к тем или иным поступкам так называемые утилитарные «предпочтения» или погоня за «выгодой» — желание обладать материальными ресурсами и товарами. Но они забывают о тимосе — той части души, которая стремится к общественному признанию либо в форме изотимии, потребности равноправного с окружающими признания, либо в форме мегалотимии — жажде публичного первенства. Многое из того, что мы привычно считаем экономической мотивацией, обусловленной утилитарными потребностями, на самом деле является тимотическим стремлением к признанию своего достоинства или статуса.

Рассмотрим вопрос о равной оплате за равный труд, десятилетиями лежащий в основе движения за права женщин. Хотя за последние пятьдесят лет женщины добились огромных успехов на рынке труда, внимание сосредоточено на «стеклянном потолке», не пропускающем женщин в ряды топ-менеджеров или — в последнее время — в руководство технологических компаний Кремниевой долины. Феминистскую повестку сегодня в основном формируют не представительницы рабочего класса, претендующие на работу в пожарной дружине или службу в морской пехоте, а женщины с высшим образованием, стремящиеся подняться выше в социальной иерархии.

Каков реальный мотив, побуждающий их требовать равной оплаты труда? Он не экономический в традиционном смысле. Женщину-юриста, которую обошел по службе партнер-мужчина или которую назначили вице-президентом с зарплатой на 10 % ниже, чем у ее коллег-мужчин, ни в коем случае нельзя считать обездоленной экономически: она, вероятно, входит в число самых высокооплачиваемых работников в стране, и крайне сомнительно, чтобы она и вправду испытывала существенные лишения. Но даже удвоение зарплат — в том же соотношении — проблему не решит.

Гнев, возникающий в таких ситуациях, связан не столько с денежным содержанием как таковым, сколько с ощущением несправедливости: вознаграждение, которое женщина получает от фирмы, важно не столько потому, что дает средства к существованию, сколько потому, что является показателем достоинства. Получается, что фирма говорит ей, что она — менее ценный сотрудник, чем мужчина, хотя ее квалификация и вклад не ниже или даже выше. Заработная плата — это вопрос признания. Женщина была бы не менее расстроена, если бы ей дали равную с мужчиной зарплату, заявив при этом, что она никогда не займет вожделенного поста только потому, что она — женщина.

Связь между экономической заинтересованностью и признанием хорошо понимал основатель современной политической экономии Адам Смит. Это понимание он сформулировал в «Теории нравственных чувств». Даже в Британии конца XVIII в. он заметил, что бедняки имеют предметы первой необходимости и не страдают от совсем уж отчаянной нищеты. Они искали богатства по другой причине:

Богатый человек радуется своему богатству, потому что чувствует, что оно привлечет к нему внимание людей, и потому что знает, что люди готовы разделять все приятные ощущения, связанные с различными удобствами его положения… Бедный, напротив того, стыдится своего убожества. Он чувствует, что оно удаляет от него людей и что если они обратят на него внимание, то по сердцу их лишь проскользнет сочувствие к испытываемым им страданиям{1}.