Ему знакома статистика, он знает, что подобные семьи на самом деле существуют. Но там, откуда он родом, они редкость. А в армии никто не говорил о том, насколько счастливым был родительский дом. Да, Бенджамину повезло не очень сильно, но он знает, что могло быть гораздо хуже. Однажды он слышал, как сержант говорил своим подопечным: «Кто дал вам в руки пистолеты? Ваш папочка?»

Две женщины расходятся, и юбка филиппинки звенит, когда она идет мимо него. Отец семейства, сидящий через проход, кладет руку на плечо старшего сына, и мальчик смеется. Бенджамин пытается определить, что он наблюдает, и слово, которое он придумывает, – это легкость. Они чувствуют себя непринужденно друг с другом. Никто не стоит на страже, нет ни осторожности, ни сдержанности. Он может сказать, что отец никогда не бил этих мальчиков. Насилие – это камень, брошенный в тихий пруд, и Бенджамин научился замечать даже малейшую рябь, а здесь ее нет.

Гэвин вырос в такой же семье, как эта. Вот почему он так развязно вел себя и так шутил. Его отец был дантистом, вероятно с мягкими руками и нервной улыбкой. Бенджамин представляет себе милую мать, которая печет печенье и покупает самые дорогие шины для своего универсала. Я бы с удовольствием познакомился с ними, невольно думает он.

Флорида наблюдает за тем, как усталая мать уходит от нее. Ей хочется обнять ее или, на крайний случай, легонько похлопать по плечу. Эта женщина хочет, чтобы ее коснулись. Кажется, она из тех людей, кто слишком погружен в собственные мысли и слишком увлечен планами. Флорида видела ее мужа, мозговитого еврейского парня, и ей кажется, что у этих двоих есть полурегулярный приличный секс, но почти нет времени на объятия или поцелуи. Она верит в то, что им не помешало бы расслабиться, пусть даже при помощи некоторых веществ. Они понятия не имеют, как выйти за собственные границы, и им нужен кто-то, кто поможет сделать это. Если бы у Флориды были грибы, она бы положила их в сумочку женщины.

Когда она опускается на свое место, самолет немного вздрагивает.

– Что случилось, котенок? – спрашивает Флорида. Вот этой девушке, думает она, я бы точно не стала предлагать наркотики. Линда тоже напряжена, но в другом смысле. Ее нервы – провода, протянутые через организм, – переплетены и разорваны, а ее энергетический поток находится в полном беспорядке. Психоделики просто ослабят мертвый комок нервов, и через несколько секунд она будет кричать. Голая. На улице.

Линда отворачивается от окна и смотрит на Флориду.

– Не знаю, зачем я это вам рассказываю, – говорит она. – Но мне больше некому, а я должна сказать это вслух.

– Все хорошо.

– Я беременна.

Флорида смотрит на молодую девушку. Бобби хотел ребенка. Ей пришлось тайком принимать противозачаточные таблетки, чтобы его мечта не воплотилась в жизнь. К тому времени, когда эта тема стала обсуждаться всерьез, она уже знала, чего муж хотел на самом деле: не любить ребенка, а вылепить его по своему образу и подобию и подчинить себе. Она отдавала ему все, что могла, но ту малую часть, которую скрывала, – свои мысли, свои песни, ежедневные прогулки в лесу – он расценивал как недостаточную приверженность делу.

Бобби верил: чтобы пережить развал общества, падение доллара или какой-нибудь метеорологический апокалипсис, ему нужны последователи. Флорида верила в то, что, как только она родит ему пару детей, он вычеркнет ее из своих планов, своей семьи, своей жизни.

Когда рухнули башни-близнецы, Бобби работал в страховой компании в центре Манхэттена. Тогда-то все и изменилось. Он бросил работу, продал свои костюмы и устроился официантом в Бруклине, где его встретила Флорида. Она была секретарем в клинике, специализировавшейся на иглоукалывании, и пела в женской блюзовой группе. Ее тянуло к Бобби, потому что он говорил о важности правды; он был умен и начитан, имел сексуальную маленькую попку и мог точно объяснить, почему капитализм – зло. Он рассказал ей о том, что их девяностодвухлетнюю соседку выселяют из квартиры, в которой она прожила пятьдесят лет, только для того, чтобы построить новую высотку и заработать больше денег. По этой причине ни Флорида, ни кто-либо из ее друзей не обзаводились медицинской страховкой: индустрия здравоохранения не имела ничего общего с оказанием помощи, она была создана для того, чтобы выкачать максимальную сумму денег из отдельно взятого человека. Умение Бобби лаконично выражать свои мысли и его прекрасная задница решили все за нее, а ведь она знала огромное количество симпатичных наркоманов, которые вступали в спор со словами: «О боже, чувак, ты же понимаешь, о чем я, да?»

Они вместе появились в парке Зукотти в первую неделю протеста «Захвати Уолл-стрит» и оставались там до тех пор, пока Блумберг, этот мелкий фашист, не направил на протестующих мусоровозы четыре недели спустя. Бобби состоял в нескольких комитетах по планированию и часто пропадал на заседаниях. Флорида готовила еду для протестующих и раздавала одеяла, зубные щетки, презервативы и тампоны. Она также присоединилась к одной из групп, поддерживавших моральный дух протестующих. Она всегда верила в силу музыки, но теперь доказательство было прямо перед ее глазами. Приходя в этот парк и затягивая песни о лучшем мире, люди меняли, наполняли светом даже свои несчастные порабощенные жизни. Их песни определяли настоящее, создавая круг, подобный которому Флорида видела редко.

Самолет резко подпрыгивает, и костяшки пальцев Линды белеют там, где она сжимает подлокотник.

– Я не готова к этому, – говорит она.

– К этому… – отзывается Флорида. Она думает: Вот та вещь, которая определяет женщин. Рождение детей. Будут ли они у нее? Может ли она их иметь? Хочет ли она их иметь?

– С тобой все будет в порядке, – говорит Флорида, призывая свой опыт певицы, чтобы передать уверенность молодой девушке, но ее скептицизм, должно быть, просачивается сквозь нее и проступает на лице Линды.

5 СЕНТЯБРЯ 2013

Школа находилась всего в трех кварталах, но Беса подвезла их на машине.

– Чудаки и дураки будут ходить за тобой по пятам и говорить всякие гадости, – сказала она, смотря в зеркало заднего вида. – К Рождеству они все позабудут и оставят тебя в покое. Помни, что это все временно. У репортеров память и внимание как у золотой рыбки. Religiosos, фанатики, хуже всего. Просто вежливо улыбайся им, пока они рассказывают свои небылицы, а затем уходи.

Лейси сидела на пассажирском сиденье. Эдварду она показалось странной, совершенно неподвижной, словно окаменевшей. В то утро, когда Джон был в ванной, она наклонилась через кухонный стол и прошептала:

– Может, мне записать «Главную больницу», чтобы мы вместе посмотрели после школы?

Он кивнул, и она кивнула в ответ с серьезным выражением лица. Интересно, что она будет делать весь день, одна в доме, без него? Судя по ее опущенным плечам, она думала о том же.

Эдвард заметил, что Беса тоже смотрит на Лейси. Сегодняшний день очень важен для них, подумал Эдвард. Для Лейси, Бесы, Шай и Джона, которого они оставили на подъездной дорожке, он махал машине так, будто бы Эдвард отправлялся в опасное путешествие, из которого мог никогда не вернуться.