в рассказе том, ибо дети мало что помнят. Деянья стареют за день, хоронятся за ночь. Новые воспоминания толпятся вокруг старых, человеку приходится уметь забывать, а не только помнить. Целая новая жизнь началась у этого мальчика, жизнь мгновенная и памятная, и потому его свежие воспоминания смешались с былыми, затмили их, и не очень уверен он был, случилось ли то, о чем он говорит, в этом мире или же в том, что покинул он.

Глава седьмая

— Я жил, — рассказал он, — в просторном красивом месте. Там были холмы и долины, леса и потоки, но куда бы ни шел я, всегда приходил к скале, такой высоченной, будто упиралась она в небеса, и такой отвесной, что даже козлу не пришло бы на ум влезть по ней.

— Не знаю такого места, — задумчиво молвил Фюн.

— Нет такого в Ирландии, — сказал Кэльте, — но в краях сидов есть такое место.

— Истинно так, — сказал Фюн.

— Летом я ел плоды и коренья, — продолжал мальчик, — а зимой еду мне оставляли в пещере.

— И никого с тобой не было? — спросил Фюн.

— Никого, только олениха, она любила меня, — и я ее любил.

— Ахти! — горестно вскрикнул Фюн. — Рассказывай дальше, сынок.

— Темный суровый человек часто приходил за нами и говорил с оленихой. Иногда нежно, тихо, просительно, а иногда громко кричал грубым, сердитым голосом. Но как бы ни говорил он, олениха пятилась от него с ужасом, и человек всегда уходил бешеный.

— Это Темный Колдун из народа богов, — в отчаянии закричал Фюн.

— Так и есть, душа моя, — сказал Кэльте.

Последний раз я видел олениху, — продолжил рассказ мальчонка, — когда темный человек говорил с ней. Говорил долго. Говорил нежно и злобно, нежно и злобно, и я подумал, что никогда не умолкнет он, однако в конце он стукнул ее ореховым прутом, и она поневоле двинулась следом, когда он ушел. Она оборачивалась ко мне то и дело и плакала горестно — так, что любой бы ее пожалел. Я пытался пойти за ней, но не смог двинуться с места, и плакал ей вслед — с яростью и печалью, пока не видно и не слышно стало ее. И тут я упал на траву, чувства оставили меня, а когда проснулся — был на холме посреди стаи собак, там-то вы меня и нашли. Этого мальчика фении поименовали Ошином, или же Олененком. Он вырос в великого воина, стал главным слагателем песен во всем белом свете. Но с сидами он еще не сквитался. Ему предстояло вернуться к Дивным, когда придет время, и составить все эти сказания, ибо им они и были сложены.

Сватовство к Бекфоле

Глава первая

Откуда Бекфола взялась, нам неведомо. Не знаем мы наверняка и того, куда она делась. Мы даже не знаем ее настоящего имени, ибо наделили ее прозвищем Бекфола, или же «бесприданница» либо «с малым приданым». Бесспорно одно: она исчезла из мира, который известен нам, и отправилась в царство, куда и догадка ей вслед не доберется.

Все это случилось в те дни, когда Дермод, сын знаменитого Айда Слане48, был владыкой Ирландии. Сам не женился, но было у него множество приемных сынов, королевичей из четырех пятин, которых отцы отправили в знак своей преданности и любви к Ард Ри, и долг свой приемного отца Дермод выполнял праведно49. Среди королевичей в его доме был Кривтанн, сын Айда, короля Лейнстера, которого Верховный король ставил превыше всех, о ком по-отечески пекся. Что и неудивительно: паренек любил его ответно, был пылок, умен и скромен, как и положено королевичу.

Верховный король и Кривтанн частенько отправлялись к Таре охотиться на зверя и птицу, иногда без единого слуги при них, и вот в таких поездках король передавал пасынку обширные знания леса и наставлял его в общих делах и обязанностях королевича, как вести себя при дворе и как заботиться о народе.

Дермод мак Айд упивался этими приключениями на двоих, и когда удавалось урвать денек от придворных дел и забот, он тайком отправлял весточку Кривтан-ну. Юноша, облачившись в охотничье, догонял короля в назначенном месте, и они отправлялись объездом, как доведется.

В одном таком приключении, пока искали они вдоль разлива реки брод, увидали одинокую женщину в повозке, ехавшую с запада.

— Что бы значило это? — воскликнул король озабоченно.

— С чего тебя увлекла какая-то женщина в колеснице? — спросил его Кривтанн, ибо любил он знание и хотел его обретать.

— А вот с чего, мой клад, — ответил Дермод. — Наши умы потрясены, когда наблюдаем мы, что женщина способна направить корову на пастбище, ибо вечно кажется нам, будто править женщины не очень умеют.

Кривтанн, будто губка, впитал наставление и усвоил его стремительно.

— Думаю, справедливо сказано, — согласился он.

— Но, — продолжил Дермод, — когда наблюдаем мы женщину, что правит колесницей о двух лошадях, изумляемся пуще.

Когда устройство чего бы то ни было нам объяснили, нас оно увлекает, и Кривтанну получив наставление, поразился, как сам король.

— И вправду же, — вымолвил он, — эта женщина правит двумя лошадьми.

— Ты не увидел этого сразу? — спросил повелитель с добродушным злорадством.

— Увидел, но не заметил, — признался юнец.

— Далее, — продолжил король, — когда наблюдаем мы женщину вдали от дома, в нас возникает догадка: ты и видел, и замечал, что женщины — домоседки, а дом без женщины или женщина без дома — предметы несовершенные и, хотя наблюдаемы они лишь вполовину, замечаемы вдвойне.

— Нет никаких в том сомнений, — отозвался королевич, хмуря чело в терзаниях мысли.

— Спросим у этой женщины сведения о ней самой, — решительно заявил король.

— Так и поступим, — согласился его спутник.

— Королевское величество применяет слова «мы» и «нам», когда говорит о своем королевском величестве, — сказал Дермод, — но королевичи, пока еще не правящие землями, говоря о себе, обязаны применять другие фигуры речи.

— Я очень невдумчив, — смиренно признал Кривтанн.

Король расцеловал его в обе щеки.

— Ну конечно, родное сердце мое, мой сын, мы тебя не ругаем, но, думая, постарайся не выглядеть столь чудовищно вдумчивым. Такова часть искусства правителя.

— Нипочем не освоить мне этого сурового мастерства, — пожаловался приемыш.

— Нам всем полагается им владеть, — отозвался Дермод. — Думать можно умом, языком, но никогда не носом или бровями.

Женщина в колеснице приблизилась к броду, у которого они стояли, без заминки погнала жеребцов по мелководью и выбралась на другой берег реки в буре пены и брызг.

— Ну не