— Когда похороны? — спросила Тамара.

— Вас только ждали. — И бабушка Нина залилась слезами.

Пошли на выход, сели в мидовскую машину. Посол впереди.

Отперли квартиру, где мебель была укрыта простынями, люстры в марле, окна без занавесок.

Немолодая Тамара и ее мать пошли за тряпками, щетками и ведрами.

Началась генеральная уборка.

— После похорон надо будет поминки устроить… Собрать народ… Надо всем позвонить, ее друзья придут. Сережа, подруги Маши из библиотеки… Однокурсники, — сказала бабушка.

— Не знаю, как Валерий решит, — откликнулась Тамара.

— То есть как? — встрепенулась Нина Георгиевна.

— Ну он не любит этого… Чужие люди… Ему это ни к чему. Орава. Посидим своей семьей. Выпьем.

Выпьем.

— Что выпьем, что выпьем! Вечно ты «выпьем». Ладно. Тогда я устрою поминки у себя, — затрясла головой бабушка. — Это же, слушай, не по-человечески…

— Да, все не по-человечески. Да.

— Как она готовилась! Как радовалась! — заплакала бабушка. — И вместо этого похороны. Что я раньше не умерла, о господи!

Нина Георгиевна, московская грузинка, стала рвать на себе волосы. Тамара ей не препятствовала, никак не утешала. Молча протирала тряпкой пыль с подоконников, батарей. Снимала с мебели простыни. Нина Георгиевна опустилась на колени и стала мыть руками пол.

— Возьми швабру, мама, — строго приказала дочь.

— Ноги не держат, доченька.

И она легла на пыльный пол.

Вскоре приехала скорая. Нину Георгиевну отправили в Кремлевскую больницу. Она была «контингент». Жена бывшего посла и теща нынешнего. Но и контингент страдает даже в условиях Кремлевки. Четыре человека в палате, ночью храп стоит. Хоть развозят обед в судках, а толку-то!

К похоронам бабушка была совсем плоха. Ее не выписали.

Но младенца им пока что не отдали. Как-то исследовали его, то ли лечили. Тамара Геннадиевна крупно поговорила с главврачом. Та разводила руками:

— Есть опасения пока. Ребенок оччень, ну оччень слабый.

— Вы ответите за все, я вам гарантирую, — произнесла Тамара Геннадиевна на прощанье.

— Камень, а не женщина, — сказала, выйдя из кабинета, главврач своей секретарше. — Гранит.

В этот момент в приемную вошла полная беременная дама.

Минутой раньше они столкнулись в коридоре — Тамара и эта дама. Обменялись взорами. Признали друг в друге равных. Шубы из клямма, муаровый рисунок тончайшей шелковой шкурки, нерожденный ягненок, вынутый из рассеченного чрева живой беременной овцы. У обеих были такие шубы, совпадение. Творение спецателье разных ведомств. Только на голове Тамары был шелковый черный платок, знак траура, а на голове дамы — шапка из песца, роскошный головной убор цековских баб.

— А, Елена Ксенофонтовна, — с неподдельным радушием воскликнула главврач. — Мы уже все приготовили вам. Палата на втором этаже.

— Телефон есть?

— Да. Правда, номер как в ординаторской. То есть иногда он будет занят. Пойдемте, я вас провожу. Только придется всю одежду снять и отдать… Халат, рубашечку, носки и тапочки взяли?

— Ну.

— Кто вас привез?

— Водитель, Иван.

— Какая машина?

— Черная «Волга», какая.

— Ему отдадут ваши вещи.

— Черная «Волга».

— Отдадут, отдадут.

— Не перепутайте, — сказала дама. — Сначала спросите, как зовут. Иван Петрович. Вот номер машины (записала). Кроме шубы.

— Нет, и шубу ему отдайте. У нас условия хранения не очень… Знаете, затхлость какая-то… Типа плесени. Все жалуются, кто без сопровождения поступил, бывают роженицы одинокие и некому было вещи отдать… Шубы калянеют.

— А если мне понадобится выйти?

— Да вас же завтра и выпишут! Зачем выходить вам?

— Нет. Я должна здесь быть пять дней. Как полагается.

— Ммм… Вы знаете. У нас ведь только одна такая палата… Для очень сложных случаев, когда надо срочно… Это у нас ведь малая операционная…

— Я что-то не поняла. Вам разве не звонили?

— Ну хорошо, ну хорошо. Ну договорились. Пять дней так пять.

— А когда ребенка принесут?

— Сегодня, Елена Ксенофонтовна, так… вы рожаете ночью… В пять утра.

— Лучше в семь.

— Нет, уже тут написано.

— Переправьте.

— Так… Ну что ж, хорошо. Все переписывать… Здесь уже с печатями, с подписями… Ребенка вам познакомиться принесут завтра к вечеру на первое кормление..

— У меня же не будет молока…

— Все равно принесут. Потом его покормят. У нас мамочки сцеживаются. Ему достанется полная порция.

— Я сама его… из бутылочки… Надо тренироваться.

— Ну хорошо, под руководством.

— Идемте. О Господи.

— Да-да. Не волнуйтесь.

Вышли в длинный коридор.

— Я? Я не волнуюсь. Будьте спокойны. Я своего всегда добиваюсь. У меня даже Грантик ничего не знает. Вот до какой степени. Живот я специально отрастила. Ха-ха-ха.

— Да? Ооо. Ха-ха-ха.

— Он меня похвалил. Что большая редкость для него. Живот понравился. Им такие, оказывается, коровы нужны.

— Как говорится, ха-ха, мужик только притворяется, что любит сухое вино и худых женщин…

— Мы же с вами знаем, у мужчин в этом возрасте молоденькие секретарши…

— Ох, знаем, знаем на своей шкуре.

— И только ребенок связующее звено. А я сама из города, где был атомный взрыв… Нигде об этом не писали. Челябинск… Многие не могут родить. И я решилась. Я специально пила дрожжи, пиво и ела от души пирожные и торты. Булочки, вообще все мучное. На пятнадцать килограмм! Красавица, он сказал, стала.

— Вы очень хорошо выглядите.

— А теперь пять дней я буду худеть.

— Зачем? Многие мамочки не худеют после родов… Так, десять кило скинут за роды. Почти не заметно. Что девяносто пять килограмм, что восемьдесят пять.

— Десять кило за пять дней… Попробую. Я говорю себе, что нет ничего невозможного.

— Это опасно для сердца.

— По системе Брэгга — вы слышали о таком? — можно голодать пять дней без ущерба. Так. Вы позвоните мужу в семь утра, что родился мальчик.

— Да. Три девятьсот, пятьдесят два сантиметра.

— Зовут Гришка. Скажите, поздравляю, родился мальчик Григорий Грантович. Ух… Прямо мороз по коже. У меня мальчик!