Сказка заканчивается удивительно оптимистичным и многообещающим образом: не только человек, который находит убежище исключительно и абсолютно в самом внутреннем центре своей души и который не бросает другого взгляда наружу, спасен; она также заключает в себе падение дьявола. Ибо дьявол становится гусем, птицей, в древности гусь был птицей богини Немезиды и других богинь природы, и в виде гуся он выпивает пруд и утку. Фактически, он следует примеру героя, становясь водной птицей — мы предвидим победу героя, потому что он навязал противнику свой «выбор оружия». И последнее, но не менее важно: гусь — это гусь, то есть образец глупости. Как те герои мифа, которые вырезали сердце кита, проглотившего их, и таким образом заставляя кита изрыгнуть их[110], так Дочь Дьявола побеждает своего отца изнутри. Она становится «бурлящей яростью», которая заставляет его лопнуть, потому что те, чья неестественная односторонность ставит их в зависимость от их эмоциональных вспышек, побеждаются заранее. Существует большая группа сказок, в которых герой и злодей участвуют в соревновании, чтобы увидеть, кто первым разозлится[111]: победитель имеет право убить проигравшего. Они делают все возможное, чтобы разъярить друг друга. В итоге злодей теряет самообладание, а вместе с ним и игру, свое имущество или даже свою жизнь. Герой женится на дочери злодея. Эти рассказы олицетворяют глубокую психологическую правду: часто в жизни многое зависит от того, кто первым «выболтает» интригу. Ибо, если один видит такую интригу в другом, вне себя, и пытаетесь «сбросить маску» с него, то неизменно принимает вид подлеца в глазах мира. Следовательно, разумнее смотреть в свою собственную тень; тогда другой вынужден «показать свое подлинное лицо» и лопнуть от своей собственной злобы. Такая же ситуация часто преобладает в политической жизни: стоит думать только о многих якобы превентивных войнах в истории.

Молоко, кипящее, — это знакомый образ для приступа ярости. Те, кто выходят из себя, «поднимаются», как горячее молоко в горшке, comme une soupe au lait, как они выражаются на французском языке. Когда Дьявол проглатывает свою дочь с человеческим сердцем в виде молока, он получает ее внутри себя. Функция чувства становится доминирующей, и это его падение: «Festinatio ex parte diaboli est» («Спешка происходит от дьявола») говорят алхимики, истина, от которой, к счастью, сам Дьявол не освобождается. Он становится жертвой своей спешки. Спасаемая пара символизирует новый принцип сознания, в котором противоположности объединены; теперь мужское и женское, дух и природа находятся в равновесии, а coniunctio oppositorum делает возможной новую психическую жизнь.

Образ утки, погружающей голову в середину, предполагает состояние абсолютной интроверсии, которое мешает видеть зло «снаружи». Ибо, как кстати говорит сказка, взгляд наружу приведет непосредственно к психической слепоте, либо потому что вид уродства оставляет уродство в собственной душе, либо потому, что это внешнее уродство является проекцией зла внутри. Только благодаря абсолютной концентрации на внутренней сущности, погружаясь в глубины своей собственной психики, принцу удается избежать Дьявола.

Как показывают эти примеры, сказки очень серьезно относятся к проблеме зла, а в некоторых, которые здесь невозможно было привести, герой или героиня трагически тяготеют к силам тьмы. Добро и зло представлены в качестве изначальных принципов, имплицированных как мужским, духовным образом Бога, так и женским взглядом на природу; и зависит лишь от небольшой, но существенной непредсказуемости, может ли сам герой, животное помощник или какая-то другая сила, склонить чашу весов в сторону добра. Здесь человеческие добродетели относительно неважны, божественно-демоническим силам судьбы принадлежит большая доля в решении.

Иногда у нас создается впечатление, что сказки просто отражают конфликт между противоположными образами Бога или противостоящими доминантами бессознательного. Но обычно мы можем обнаружить попытку выразить то, что выделяется так ясно в истории, которую мы только что анализировали: что для человека важно понять принцип индивидуации в центре его собственной психики; т. е. внутреннее творческое зародышевое место, где прогрессивная тенденция стремится к человечности и целостности, неотъемлемой как для светлой, так и для темной силы Бога, стремится к полному воплощению.

Большую часть проблемы самоутверждения мужчин и женщин составляет общечеловеческая проблема, вовлечённая в самоутверждение любого рода. В первую очередь это проблема меры: до какой степени «законно» защищать чью-либо личную жизнь от давления комплекса власти других людей или давления коллектива; и в какой момент сама эта защита становится тиранией по отношению к другим людям? В дальнейшем я бы хотела сосредоточиться на проблеме личного самоутверждения в отношениях с противоположным полом, так как проявляющиеся здесь специфические сложности заслуживают особого внимания.

К.Г. Юнг совершенно справедливо отмечал, что такое сильное притяжение, какое испытывают мужчина и женщина друг к другу, возможно только лишь если также присутствует равной силы антагонизм. Согласно Библии, вражда возникла не только между Евой и змеем, но проклятие также распространилось на отношения между полами. Юнг говорит: «Между ними лежит первичная вина, прерванное состояние вражды, что кажется неразумным только нашему рациональному уму, но не нашей психической природе»[112]. По определённой причине, особенно с учётом материалистичной ориентации современности, единство полов кажется разумным инстинктом. Тем не менее, более духовная точка зрения также решительно требует установления различий; так как только там, где есть разграничение и истинное сознательное различие, только там возможно отношение чувства в более глубоком смысле. Специфическое осложнение, которое я упоминала ранее и которое делает отношения мужчины и женщины и проблему самоутверждения одного визави по отношению к другому такими сложными, заключается, если говорить в двух словах, в следующем: как мужчина, так и женщина обладают, не только в своем теле, но и в своем сознании, компонентами противоположного пола, которые, однако, сначала обычно не осознаются. Поскольку эти компоненты сознательно не развиты, они обладают сравнительно примитивным качеством или даже качеством неполноценности. Это как если бы, например, женщины внутри себя носили мелочного, жёсткого и примитивного мужчину, а мужчины — сомневающуюся, сладострастную, испытывающую чувство неполноценности женщину. Юнг называл эти компоненты анимусом (у женщин) и анимой (у мужчин). Ситуация становится даже ещё более сложной, так как в целом мужчина не переносит эту второсортную маскулинность у женщин, а женщины терпеть не могут эту сомнительную феминность у мужчин, и они автоматически реагируют на них раздражением. Поэтому каждый раз, когда развивается конфронтация в связи с попытками самоутверждения одной или другой стороны, эти два компонента также оказываются вовлечены в процесс, и они переводят его на более низкий уровень, вносят раздражение. Из-за этого непреднамеренно ранятся чувства друг друга, и эти раны потом часто трудно лечить, а всё противостояние оказывается в тупике. Таким образом, когда женщина чувствует, что в каком-то отношении она должна утвердить себя по отношению к мужчине, она оказывается в ситуации «войны на два фронта» — против самого мужчины с одной стороны, и против её собственного анимуса, расстраивающего её планы, с другой. С такой же проблемой сталкивается и мужчина.