Окончательно оценив обстановку, я откладываю в сторону феску, чтобы не мешала, медленно выдыхаю и легким движением руки заставляю клинок в нарукавнике под кафтаном купца явится свету и снова исчезнуть, проверяя его верность.

Механизм четко срабатывает, и в тот момент, когда я снова поднимаю взгляд от оружия, слышу голос Тамира:

— Налей мне вина, Амина… Или как тебя там… — он обращается к Сурайе, которая, вздрогнув, застывает на мгновение. — И сними-ка эту свою верхнюю накидку. Я хочу увидеть твой танец живота во всей красе… Без лишних тканей на груди.

Буквально чувствую, как начинает биться жила у меня на виске… Ладони стиснуты до хруста костяшек, и я ощущаю, как наступает предел моего терпения, старательно сохраняемого на приемлемом уровне весь вечер.

Губы Сурайи незаметно трясутся от волнения, но она продолжает играть свою роль, роль выдуманной некой Амины, поклонившись и прошептав что-то из серии: «Да, господин…»

И в эту минуту происходит нечто, что я запомню потом на всю оставшуюся жизнь: между мною и моей вестницей в звенящем костюме как будто зарождается невидимая связь. Сурайя, словно ощутив моё присутствие, украдкой смотрит в сторону арки, с нескрываемым облегчением замечая меня, затем осторожно косит глаза на графин, который успевает к этому моменту взять со столика, и прикрывает веки на мгновение в отношении Тамира. Он не видит ничего и, запрокинув голову, хохочет над чем-то, что говорит ему на ухо одна из девушек.

Я понимаю её. Без слов. Сразу же. И даже не киваю в ответ.

А просто выпрыгиваю из своего укрытия…

Следующие события происходят с молниеносной скоростью — Сурайя во всей силы выплескивает содержимое графина в лицо Тамиру, как раз в тот момент, когда он выпрямляется, перестав смеяться. Я в два шага оказываюсь напротив него под визг и крики вскочивших танцовщиц. Он дезориентирован и ослеплен вином, багровыми реками стекающим по жирной морде — Тамир пытается протереть раздраженные глаза ладонями и гневно восклицает проклятия, попутно пытаясь воззвать к страже.

Но она его уже не услышит…

Я хватаю ублюдка за шею, запрыгиваю на его тушу сверху и вонзаю клинок прямо в артерию. Его халат, окрашенный разлитым красным вином, моментально приобретает более темный оттенок — крови… Я чувствую её запах, который кружит голову, но в этот раз к горлу почему-то подступает тошнота.

Тамир смотрит на меня ошеломленными глазами, не веря тому, что через минуту-другую навсегда покинет этот мир, а я наклоняюсь к нему ближе и цежу сквозь зубы:

— Аль-Алим передает тебе свое почтение…

— Хас… Ха… Хассашин… — от вырывающегося из горла хрипа потоки крови льются сильнее, заливая и мое одеяние. Грязная в этот раз работа…

— Какую связь ты поддерживаешь с тамплиерами? — быстро говорю я, игнорируя шум сзади, звуки глухого удара и продолжающиеся визги танцовщиц, мечущихся по комнате.

Умирающая в агонии на моих руках жертва умудряется растянуть испачканные вином и кровью губы в усмешке.

— Так… Я… Те… Тебе и сказал…

Глаза Тамира стекленеют, и я понимаю, что уже не успею добиться от него ничего толкового. Напоследок, перед тем, как испустить дух, он шепчет одним цельным предложением, тратя на него последние силы:

— Вы ничем не лучше их, хассашин…

Я отбрасываю его тело от себя, видя, как кровь уже успела пропитать подушки, и возвращаюсь в реальность только тогда, когда знакомая теплая ладонь с бархатной кожей вкладывается в мою, игнорируя торчащий клинок:

— Уходим! Алисейд! Уходим! — Сурайя восклицает это надо мной, и я быстро вскакиваю на ноги. Мне некогда ругать её за беспечную хватку ладони со скрытым клинком, которая могла бы ранить и её руку — в голове упрямо бьются слова Тамира, в которых есть еще какой-то смысл, неведомый для меня. Но время драгоценно, рассыпаясь на пальцах, как песчинки песка, и я окончательно стряхиваю с себя оцепенение. Сейчас нужно думать лишь о спасении: я ответственен и за Сурайю…

В её руках тяжелый канун, и я позволяю себе недоуменный взгляд, прежде чем мы побежим в сторону купальни. Танцовщицы, плача и причитая, забились по углам, боясь высовываться, и всё так же зовут на помощь, мешая сосредоточиться своими криками.

— Что это?.. — киваю на инструмент, но Сурайя лишь отбрасывает его в сторону и снова тянет меня за рукав.

За ее спиной оказывается поверженный музыкант, которого я не заметил сразу. Кажется, у него раскроен череп…

— Он пытался нам помешать… Скорее же, Алисейд! Бежим!

Я восхищенно смотрю на эту невероятную девушку, сумевшую постоять за себя, пока я был занят Тамиром, и, больше не говоря ни слова, сам впиваюсь в её ладонь стальной хваткой и увожу за собой.

Теперь осталось самое сложное — исчезнуть во тьме засыпающего города.

И переварить всё то, что было увидено и услышано за короткий окровавленный вечер…

[1] Древние восточные музыкальные инструменты.

Сурайя

Сейчас я четко понимаю, что означает «усиление охраны дворца».

Если на самом пиру в главном дворике у меня ещё были сомнения насчёт правдивости данных моего человека, то сейчас, когда очередная стрела просвистела совсем рядом с моим и так искалеченным в тот раз плечом (надо же, какая ирония…), я окончательно убеждаюсь в том, что стражи действительно стало намного больше.

Мы, потеряв счёт времени, несёмся по многочисленным коридорам, пытаясь заплутать и запутать погоню, а перед глазами до сих пор яркая картинка смерти двух людей — того музыканта и Тамира… Удивительно, но я не чувствую ни капли сожаления к невиновному, который просто хотел помочь своему господину.

Всё одеяние Алисейда в разводах от крови, которая успела засохнуть из-за ветра, вечного спутника хассашинов; моя же абайя и вуаль, скрывающая часть лица, остались неведомо где, так что порывы холодят кожу вдобавок к тем мурашкам страха, которые пробегают по спине во время свиста стрел и клацанья оружия сзади.

— Сюда! — голос Алисейда звучит не к месту умиротворённо, пробиваясь сквозь звон монеток на моём костюме; он говорит так, будто вышел на обыденную прогулку ускоренным шагом. Это одно его слово слышу лишь я и чудом успеваю исчезнуть за ним в какой-то нише, которая оказывается потайной дверью, ведущей в неизвестность. Стража, кажется, проносится мимо, сыпя проклятиями и угрозами.

Благо, темнота и тишина узкого прохода длятся не так долго. Я иду наощупь, держась за своего спутника, не в силах сосредоточиться на мысли о спасении и всё время прогоняя про себя произошедшее. Чувствую себя как-то приглушенно, прибито, словно реальность вокруг ко мне не относится. Но во всём этом круговороте событий и эмоций я всё равно не перестаю восхищаться Алисейдом — внутри меня пульсирует огромный клубок абсолютно разных чувств к нему, среди которых я ярко ощущаю неимоверную тягу, желание, страсть и гордость за него.