Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда с ним такого не было, чтоб вот сразу и напрочь!
Даже во время самого пьяного, самого дикого секса какая-то часть сознания всегда функционировала, контролируя ситуацию…
А сейчас никакого контроля! Вообще ничего!
Только податливая нежность в его лапах, вкус ее губ, влажных и сладких, гладкость ее кожи, белой-белой, на которой так красиво расцветают следы его пальцев, его поцелуев… И волосы рыжие ореолом вокруг головы на темном покрывале, и глаза рыжие, а сейчас карие, глубокие и омутные… И беспомощность в них, и огонь затаенный, и испуг вперемешку с голодом…
А грудь небольшая, девичья совсем, нежная, стоит дотронуться — и Ляля стонет, выгибается и… Сто-о-оп!
Бродяга замер, ошалело глядя на взволнованно поднимающиеся и опускающиеся холмики груди, с белой, словно прозрачной кожей, на которой уже проступили пока еще красные следы от его губ… Моргнул, перевел взгляд на бледное и, как ему показалось в этот момент, жутко напуганное лицо Ляли, с огромными, безумными глазами.
Глянул на свои ладони, кажущиеся еще больше почему-то именно сейчас, когда они упирались в покрывало кровати возле головы девчонки… Покрывало… Кровати…
Это… Это чего такое? Это вообще как? Когда? Они же только что на кухне…
Бродяга, резко оттолкнувшись от кровати, поднялся, отступил на шаг, не рискуя смотреть на распростертую на покрывале Лялю, потом еще на шаг… Пока не допятился до двери. И там уже развернулся и молча вышел на улицу, закрывая за собой замок.
Тщательно. Проворачивая ключ несколько раз. Заставляя себя.
Потому что с каждым поворотом желание открыть эту чертову дверь и вернуться к лежащей на его кровати девушке становилось невыносимым…
Глава 20
Я слышала, как закрывается дверь, каждый щелчок замка слышала, он в ушах грохотом отдавался, перекрывая даже неистовое биение взволнованно колотящегося сердца.
Слышала, как мне казалось, тяжелые шаги Бродяги прочь от дворницкой… Мгновенное затишье… И удары чего-то твердого о железную дверь соседней подсобки. И даже, вроде бы, мат приглушенный…
Но понимать, связывать одно с другим пока была не способна.
Слишком пусто и бешено было в голове. Смятение и сумасшествие в мозгах, и, синхроном к ним, никак не желающее успокаиваться сердце…
Он меня поцеловал… Он… Он не просто поцеловал! Он практически… Ох…
Лицо, и без того красное, загорелось совсем уж невыносимо, и я закрыла его ладонями, словно боясь, что вспыхнет оно, что сгорю! Я и без того горю! От непонятного огня внутри, от смущения и удивления случившимся.
Так странно…
Совсем недавно я сходила с ума от увиденного в доме отца, не могла унять дрожь страха… И теперь? Куда это все ушло?
Нет, смерть отца и Али никуда не делась, да и не денется. И картина их мертвых тел перед глазами послушно встает и сейчас, но… Но не вызывает такой дикой оторопи, безумия, перемешанного с бесконечным непониманием, невозможностью осознать случившееся.
Это все ушло сейчас на второй план.
А на первом невозможный, невероятный поступок Бродяги…
Почему он это сделал? Зачем? Сейчас именно? Хотел отвлечь? Хотел… Чего хотел? Неужели… Того самого? Чего мужчина от женщины хочет?
Меня опять бросило в дрожь, захотелось закрыться с головой, спрятаться от мира, не думать вообще ни о чем больше! Пусть это будет дурным сном все… Так ведь бывает? Когда сначала кошмар-кошмар, и выбраться из него не получается, барахтаешься в нем, вязком, тяжелом, а затем все перерастает во что-то совершенно другое… Возбуждающе-грубое, и тело плавится в непонятном томлении, и кажется, словно руки чужие, тяжелые, тебя гладят, трогают… Раньше это было фантомом… А вот теперь, после сегодняшнего, я буду точно представлять себе, каково это, когда тебя касается мужчина. Так касается. Когда хочет.
Он ведь хотел меня… И сильно.
Я бессмысленно таращила глаза в потолок, заново переживая случившееся, словно ощущая опять на себе руки его, губы, слыша его тихое, такое одновременно пугающее и волнующее рычание… Как он меня… Схватил… Ведь сообразить ничего не успела, даже вздохнуть, кажется, не смогла… А целовал… Меня пару раз насильно пытался поцеловать Марат, и после этого только омерзение ощущалось и тошнило.
Но Бродяга… Он совсем другой же. И целовал так… Словно право имел на это. Словно я уже его. Полностью… И это почему-то не вызывало отторжения, только волнение дополнительное, трепет…
Так странно, так удивительно… И так быстро все произошло.
Буквально, раз — и я уже на кровати! Когда? Как? Не успела понять, не успела заметить! И он навалился, и целует, и руки его везде! Везде! И я горю! С ума схожу! И… И позволяю! И сама, кажется, поддаюсь! Как же так возможно? Как же это я?.. Ох…
Не в силах совладать с эмоциями, я натянула на себя покрывало, укутывась и стыдливо опасаясь касаться шеи и груди, где так ярко и сильно горели следы губ Бродяги, повернулась на бок, сворачиваясь в клубочек.
Этот день, так безумно начавшийся, страшно продолжившийся и завершившийся так странно, вконец вымотал меня, отключил голову.
Я не смогла больше держаться, слабая такая, слишком слабая…
Лежала, чувствуя, как слезы льются по щекам, впитываются в подушку, никак не желая останавливаться… Я плакала по отцу, Але, так страшно погибшим, по себе, такой бессмысленной и слабой, не сумевшей ничего сделать, никак не защитившей их и себя. И о том, что Бродяга ушел… Последнее было совсем уж нелепым, но почему-то тоже причиняло боль.
Серьезно думать на эту тему я не могла, но что-то такое в памяти моталось, тяжелое и гнетущее… Ощущения перемешивались, сливались в одно, слезы текли все сильнее, и я понимала, что впадаю в тихую истерику, но тормознуть себя не могла, не получалось.
Эмоции требовали выхода.
И выходили.
В голове не было больше планов на жизнь, словно все уже закончилось для меня. В тот момент, когда увидела мертвые глаза отца. Или услышала стук закрывающейся за Бродягой двери…
Не знаю, сколько пролежала вот так, в полузабытьи и смешных попытках отгородиться от мира, но стук в дверь заставил вынырнуть на поверхность.
Почему-то подумалось сразу, что Бродяга забыл ключи. Конечно, он же вылетел , словно пчелой укушенный!
Посмотрела на часы, с оторопью понимая, что уже поздний вечер…
В темной комнате одиноко горел ночник. Грохотала
