Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он повернул голову и посмотрел на свою дочь. Улыбка не покидала его лица, а глаза оставались затуманенными.
— Она говорит, что ты не желаешь пройтись хотя бы ради них. Как же ты сможешь вернуться домой к маме, если не хочешь вставать?
Дедушка кивнул ей точно так же, как мне. Элси повернулась к сестре и пожала плечами.
— Наверно, он нас сегодня не слышит, правда?
— Как сказать, — уклончиво ответила сестра. — По-разному бывает. Больше всего мистер Таунсенд оживляется ближе к ночи, тогда он говорит без умолку, и мы не можем его успокоить.
На лице Элси появилась тревога.
— Скажите, он внятно говорит? Сестра, его можно понять?
— Ну, не могу точно сказать. Возможно, вы его понимаете, а я нет. Он беседует с людьми, которых здесь нет.
Я насторожилась и стала внимательно рассматривать медсестру. Это была седая пожилая женщина, ее правая щека подергивалась от нервного тика. Сестра говорила с тем же забавным ланкаширским акцентом.
— Вы знаете, с кем он разговаривает? — неожиданно спросила я.
Моя тетя представила меня:
— Это Андреа, моя племянница из Америки. Она дочь моей сестры. Узнав, что ее дедушка заболел, она тут же прилетела.
— Сестра, вы можете сказать, с кем он разговаривает?
— С кем точно, не знаю. Думаю, с кем угодно. Я ничего не могу понять.
— Он называл какие-нибудь имена?
— Андреа, — в разговор вмешалась Элси, — ну что ты пристала?
Я бросила на свою тетю полный нетерпения взгляд.
— Ничего, тетя Элси. Я подумала, что… он мог упомянуть имя моей матери. Может быть, он что-то сказал ей, думая, что она здесь. Я могла бы ей передать… — я беспомощно махнула рукой, — …ты понимаешь.
Казалось, мое невнятное бормотание не убедило тетю Элси, она лишь недоуменно пожала плечами и махнула рукой, как бы говоря: «Ну что за нелепые фантазии…»
— Женских имен не упоминалось, — вдруг сказала сестра. — Он ни разу не назвал ни одного женского имени. Вечером он разговаривает с каким-то мужчиной, не помню, впрочем, как он его называл.
— А он… — я с трудом сглотнула. — А вы разобрали хоть одно имя?
— Дайте вспомнить. Видите ли, он говорит все время. И больше всего о скачках. Понимаете, он думает, что делает ставки. Он заказывает пинту пива. Имена… дайте вспомнить.
Сестра потерла подергивавшуюся щеку. Я придвинулась к краю стула. Наконец она щелкнула пальцами и сказала:
— Да, вспомнила одно. Он произнес его как раз позавчера. Да, вспомнила, вчера тоже. Он разговаривал с кем-то по имени Виктор. Да, теперь точно вспомнила. Виктор.
Я опустилась на спинку стула.
— Виктор! — произнесла тетя Элси. — У дедушки не было знакомых с таким именем. Наверно, он сам его придумал!
— Конечно, — сказала сестра, собираясь уходить. — Думаю, он его придумал. Здесь все так делают. Выдумывают несуществующих посетителей.
Пока сестра шла среди рядов коек к своим пациентам, я смотрела ей вслед и думала: «Он тоже видел Виктора».
Интересно, о чем он с ним беседовал?
Тот вечер у газового обогревателя тянулся бесконечно. Мне не давали покоя откровения дня, и назревала некая кульминация, которой я страшилась. Мысль о платяном шкафе весь день не выходила из головы, несмотря на то что я хотела отмахнуться от нее, словно от лишней подробности причудливого, недосмотренного сна. Затем случай с бренди, вроде бы незначительный, напоминал, что я на мгновение преодолела грань времени. И наконец, новость о ночных беседах дедушки со своим отцом. Для меня она стала самой большой неожиданностью. Сидя перед газовым обогревателем и слушая размеренный стук бабушкиных вязальных спиц, я вспомнила слова тети Элси в машине, когда мы возвращались из больницы.
— Только представь, папа выдумал себе посетителя! Все равно что ребенок придумывает себе товарища по играм.
Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, моя голова стучала о него, пока машина тряслась по мощеной дороге.
— Тетя Элси, думаю, он ничего не выдумывает, — будто издалека услышала я собственный голос.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Думаю, дедушка воображает, что к нему приходит его отец.
— Его отец! — Красное, как яблоко, лицо Элси наморщилось. — Черт подери! Пожалуй, ты права. Разве не так звали отца папы? Виктор? Виктор Таунсенд? Да, теперь вспомнила. — Она сумела переместить свое грузное тело так, чтобы посмотреть на меня. — Андреа, но папа ведь не знал своего отца. Кажется, тот сбежал до его рождения.
Я лишь пожала плечами. Мои глаза не видели ни одного здания, мимо которого мы проезжали.
— Вероятно, он придумал его образ, чтобы можно было с ним разговаривать.
Хотя мое предположение успокоило тетю Элси, пораженную тем, что ее отец в эту пору жизни строит фантазии насчет собственного отца, меня оно не убедило. Если принять во внимание то, что случилось со мной за истекшие три дня, я не могла полностью отмахнуться от мысли, что дедушка каким-то образом действительно видел Виктора.
И это причиняло мне больше всего страданий. Было так легко в то утро на пустоши смеяться над своими «снами» и мелодрамой предыдущей ночи, так просто было все объяснить «одним из тех пустяков», которые обычно случаются, когда устаешь от долгого полета и оказываешься в незнакомом месте. Но сейчас это вызывало тревогу — ведь отнюдь не исключено, что я могла оказаться права и побывать в прошлом. А если я там не побывала, можно ли считать совпадением то обстоятельство, что мой дедушка случайно «встретил» Виктора Таунсенда в то же время, что и я?
Мы молча пили чай, ели лепешки и бутерброды с ветчиной, затем бабушка взялась за свое вязание, а я достала из чемодана почтовую бумагу, делая вид, будто собираюсь писать домой. Однако удалось сосредоточиться только на ощущении сгущающейся вокруг этого дома таинственности, и к девяти часам я совсем потеряла покой.
Меня волновал лишь один вопрос: Произойдет ли сегодня что-нибудь?
— Андреа, ты знаешь какие-нибудь хорошие истории? — вдруг спросила бабушка.
Я оторвала взгляд от почтовой бумаги.
— Что я знаю?
— Истории. Понимаешь, забавные истории. Шутки. — Она посмотрела на меня поверх очков. Ее руки продолжали вязать. — Ты знаешь хорошие шутки?
— Ну… видишь… Я так сразу не могу вспомнить…
— Знаешь, я не могу вспомнить шутку, которую мне рассказывали пять минут назад. — Она взглянула на свое вязание и, разговаривая, продолжала работать. Я старалась глядеть на нее с притворным интересом. — Твой дядя Уильям умел хорошо рассказывать истории еще с тех пор, как был мальчиком. Наверно, он унаследовал эту черту по моей линии. Должна сказать, что Таунсенды не отличаются большим чувством юмора. Пожалуй, нелегко смеяться, когда ты все время несчастлив.