Сутырин приехал ровно в половине восьмого утра.

– Какой у вас необычный дом. Ох, а это что, круглое? Лестница? С ума сойти! Это вы сами придумали?

– Нет. Купила у одного краснодеревщика.

– А какая удобная…

– Вот моя мастерская. Вы первый, кого я буду здесь писать. А это мой друг! – Она указала на клетку с попугаем.

– Привет! Каков красавец! Кеша?

– Дуррак! Дуррак! Я Тимурр! Я Тимурр!!!

– У меня было такое впечатление, что всех попугаев Кешами кличут, – рассмеялся Сутырин. – Ну, извини, брат!

– Роман Евгеньевич, сядьте вот в это кресло. Вы ведь курите? Возьмите сигарету, вот так… Расслабьтесь… Я пока буду рисовать…

Она взяла в руки альбом и стала делать карандашные наброски.

– А разговаривать можно?

– Даже нужно!

– Дом совсем новый. Вы недавно переехали?

– О да, перед Новым годом.

– А раньше где вы работали?

– Снимала халабудку. Не хотела, чтобы сын дышал красками.

– Но вы же знаменитый художник! От Союза художников у вас не было мастерской?

– Да что вы! Я же не член Союза.

– Но почему?

– У меня нет высшего образования. То есть, я окончила в свое время юрфак МГУ, но…

– Так вы что, самоучка?

– Можно и так сказать. Правда, я два года ходила в художественную студию…

– Ну надо же! Я видел некоторые ваши работы. Они абсолютно не выдают в вас самоучку. Редкое качество.

– И какие же мои работы вы видели, кроме портрета мадам Белецкой?

– Видел кое-какие ваши пейзажи у Вишневецких. И еще портреты Гусева и Майского. Просто здорово! Но как вам удалось пробиться на этот рынок?

– Да я и не пробивалась. Как говорил Булгаков, сами пришли и принесли заказы… Видимо, удалось потрафить. Но если честно, я больше люблю пейзажи писать…

– Что, рожи надоели?

Она взглянула на него с интересом.

– Да не то чтобы…

– То есть, вы пишете портреты для денег?

– Да! Благодаря портретам я смогла нормально вырастить сына, построить дом… Да я люблю писать портреты, очень, мне это интересно. Просто в идеале хотелось бы писать тех, кого самой захочется. Только и всего.

– А меня вам захотелось бы писать?

– Вы кокетничаете?

– Так! Отбрили! – засмеялся он. – Поделом мне, нечего задавать идиотские вопросы.

Она молчала.

Часа через два Сандра отложила альбом и сказала:

– На сегодня все! Завтра уже буду писать. Хотите кофе?

– Хочу, но времени уже нет совсем. Спасибо! Тогда до завтра.

Он уехал.

Сандра просматривала свои наброски. Кажется, удалось схватить суть… Этот человек – заложник своего окружения, хотя он явно выше него на целую голову. И жена его, по-видимому, такая же пошлая дура, как Верочка Белецкая. Можно, конечно, заглянуть в Интернет, посмотреть, что за птица, но лень. И зачем мне знать, какая у него жена. Захочет, сам скажет, а я просто пишу портрет для офиса. И только!

А Сутырин был впечатлен этим сеансом у Ковальской. Интересная женщина, необычная, умная. Острая. Ну да ладно. Времени нет ни на что.

Вечером жена спросила:

– А почему это ты ездишь к этой Ковальской? Могла бы и она приехать, не развалилась бы за такие бабки.

– Мне так удобнее. И ей тоже. Она работает у себя в мастерской. Там специальное освещение.

– И когда ты опять к ней поедешь?

– Завтра.

– А мне с тобой можно?

– Это еще зачем?

– Интересно!

– Что тебе интересно?

– Ну, что у нее получается…

– Она тебе не покажет.

– Почему это?

– Потому что целому дураку полработы не показывают. А там даже не полработы, пока только наброски.

– А ты их видел?

– Нет.

– А почему?

– Я же сказал: целому дураку полработы не показывают.

– Значит, ты тоже дурак?

– Выходит, дурак! Ладно, Кристина, я устал. И хочу спать. Я сыт разговорами.

– Рома, погоди…

– Что еще?

– А когда будет готов портрет?

– Пока не знаю. Что ты привязалась с этим портретом?

– А я тоже хочу портрет. А то у Верочки есть, у Ванды тоже…

– Ладно, там видно будет, если мне мой портрет понравится, так и быть, закажу и твой тоже…

– Ну, за второй портрет она должна будет сделать хорошую скидку.

– Поживем – увидим!

– Ромочка, я тебя обожаю!

– Обожаешь? Вот и славно! Я пошел спать.

Ему вдруг стало смертельно скучно. Он заглянул в детскую. Дочка спала. Он осторожно поправил одеяло, и на цыпочках вышел из детской. С ума сойти. Веронике уже семь лет, за всеми делами он почти не заметил, как пролетели годы. Навалилась усталость. Придется выпить снотворное.

Тимур маялся. Раздражение, накатившее еще в Париже, вдруг с новой силой ожило в нем. Опять раздражало все. Раньше он даже любил читать газеты, теперь не мог взять их в руки. Такое впечатление, что все кругом рехнулись. Позвонил Роберт:

– Дружище, ты и впрямь от меня не отвернулся?

– А разве должен?

– Ну, судя по последним событиям, вроде, должен, – горько проговорил Роберт.

– А я на всю эту пакость плевать хотел. Я это все ненавижу! Такое впечатление, что все кругом свихнулись. Короче, если я тебе понадоблюсь, позвони, встретимся, выпьем, поговорим.

– Тимур, ты серьезно?

– Серьезнее не бывает.

– Спасибо, спасибо, дружище!

Тимуру показалось, что в голосе Роберта были чуть ли не слезы.

– Слушай, Боб, ты сейчас где?

– Дома.

– Хочешь, я прилечу?

– Нет, лучше я сам… – он помолчал. – Знаешь, меня сняли с роли… И хотят вообще закрыть проект…

Тимур громко матюгнулся.

– Что ты сказал? Это знаменитый русский мат?

– Он самый. Давай, старик, приезжай, остановишься у меня. Зачем тебе светиться в отеле?

– Да, ты прав, так будет лучше. Спасибо тебе!

– Хватит благодарить! Не за что! Для меня это только естественно! Сообщи, когда прилетишь, я тебя встречу.