В аэропорту Кеннеди молодая негритянка, проверявшая документы пассажиров рейса Нью-Йорк – Москва, придирчиво посмотрела на Роберта, по-видимому узнала, поджала толстые губы и процедила:

– Ну конечно!

Тимур взбесился.

– К чему относится ваш комментарий, мэм?

– Проходите, не задерживайте других пассажиров.

– Вот же сука! – пробормотал Тимур.

– Держи себя в руках, а то схлопочешь обвинение в расовой дискриминации, – улыбнулся Роберт.

– А я гляжу, брат-сексист, ты как-то воспрял духом.

– Знаешь, я внезапно осознал, что в жизни есть еще немало хорошего помимо Голливуда. Я еще не старый, и мне не поздно начать новую жизнь, надо только оглядеться вокруг и понять, как именно ты хочешь жить. Но одно я знаю твердо: я хочу жить так, чтобы каждый мой шаг не отслеживался хищными папарацци. И еще, Тимур, я хочу попробовать на вкус нормальную, некиношную жизнь. Я ведь начал сниматься в семнадцать лет. Что я видел, в сущности? И ведь это не я выбрал кино, а кино выбрало меня. А теперь выбросило вон, но, слава Богу, еще не полностью меня сглодав.

– Знаешь, Боб, я счастлив это слышать!

– И, между прочим, я все это осознал в огромной степени благодаря тебе.

– Да нет, ты сам до этого дошел.

– Скорее всего, не дошел бы, если б ты тогда не позвонил и не передал бы, что тебе плевать на эту идиотскую травлю. Ты был единственным!

– Ладно, хватит пафоса. Не люблю.

– Да я вообще-то тоже не люблю. Но, видно, просто момент такой, брат-сексист. Скажи, а ты познакомишь меня с твоей снежной красавицей?

– Непременно!

– А как ты считаешь, я смогу тоже прыгнуть в снег?

– Почему бы и нет, если, конечно, хватит снега… Ты имей в виду, у нас бывают и вовсе бесснежные зимы. И, кстати, запомни: медведи с балалайками по улицам не бегают.

– О, а ты рассердился! Ладно, в конце концов, я вполне обойдусь и без прыжков и даже без знакомства с твоей красавицей.

Тимур рассмеялся. Он и в самом деле ощутил укол ревности, как это ни глупо.

Странно, несмотря на чрезвычайную занятость, Сутырин минутами ощущал что-то вроде тоски по этой восхитительной женщине, Сандре Ковальской. Влюбился, что ли? Да нет, это не то… Просто в последние годы ни на что не хватало времени, а тут в течение нескольких дней выдавалось по два-три часа тишины и покоя и разговор получалось поддерживать… достойный, что ли. Вроде все у него нормально: красавица-жена, хорошенькая и всегда готовая к услугам любого свойства секретарша, не было только друга. А эта рыжая могла бы быть другом. Это чепуха, что мужчина не может дружить с женщиной. Она сама говорила, что у нее есть друзья-мужчины. Хотя как женщина она на редкость привлекательна. А, да тут сам черт ногу сломит.

И вдруг она сама ему позвонила.

– Роман Евгеньевич, вы не раздумали насчет портрета жены и дочки?

– Нет, конечно! Сандра, страшно рад вас слышать. У вас появилось время?

– Да.

– Замечательно. А скажите, Сандра, поскольку речь идет о дочке, то не могли бы вы сами приезжать к нам? Я, разумеется, буду присылать за вами машину.

– Конечно, я понимаю. Девочка ходит в школу?

– Нет, пока мы предпочитаем домашнее воспитание, по крайней мере, до следующего года. Сандра, я переговорю с женой, выясню все насчет времени и попозже перезвоню.

– Да, хорошо, я никуда не тороплюсь.

Он перезвонил уже вечером, довольно поздно.

– Сандра, дорогая, тут такая коллизия… Жена вынуждена сейчас уехать в Петрозаводск, захворала ее матушка. Может, вы бы согласились написать пока только дочку?

– Почему бы и нет? Дочку так дочку. Кстати, как ее зовут?

– Вероника. Она хорошая, умненькая и совсем не капризная.

– Роман Евгеньевич, не волнуйтесь, я умею ладить с детьми. Ваша девочка в состоянии хоть полчаса посидеть спокойно?

– Да, если с книгой.

– Удивительно в наше время, но здорово. Может, я именно с книгой ее и напишу.

– Скажите, Сандра, а вы могли бы начать в воскресенье, я хотел бы сам познакомить Веронику с вами.

– Очень правильная мысль. Да, в воскресенье хорошо, и пробок меньше.

– Тогда ровно в десять за вами придет машина.

– Хорошо, договорились.

– Что, очередной заказ? – мрачно спросил Артем.

– Ну да, а в чем дело?

– И кто на сей раз стремится быть запечатленным на холсте?

– Отец стремится запечатлеть семилетнюю дочь.

– О, папаша, видать, небедный.

– Артем, ты чего злишься? Я же не виновата, что мои работы стоят недешево, так получилось. Ну не злись, это ужасно глупо, в конце концов. Ты классный хирург, и если бы занялся пластической хирургией, то твои операции стоили бы не меньше, чем мои портреты.

– А мне неинтересно перекраивать рожи! Не в этом предназначение хирургии. А вот ты…

– Что я?

– Ты как будто избегаешь меня в последнее время. Скажи честно, у тебя кто-то появился?

– Нет. Не появился, но если появится, я тебе прямо скажу.

– Какая же ты все-таки стерва.

– Ну, уж какая есть, – пожала плечами Сандра.

– Ну все, с меня хватит! – взбесился вдруг Артем. – Я был готов на все, но ты… Ну и черт с тобой!

Он сорвал с вешалки свою куртку и выскочил за дверь. И тут же взревел мотор его «мазды».

Вот и все, с облегчением подумала Сандра. Пусть побесится, а потом… Он заслуживает хорошей доброй женщины, которая будет любить его на всю катушку, и, я уверена, такая вскоре найдется. И дай ему Бог!

Девушка-пограничница на паспортном контроле в Шереметьеве заглянула в паспорт Роберта, потом посмотрела на него самого, потом, словно не веря себе, опять глянула в паспорт и вдруг, забыв профессиональную суровость, расплылась в такой улыбке, что Роберт невольно улыбнулся в ответ. Эта русская девушка узнала его. И обрадовалась! Хорошее начало, подумал он.

– О, Бобби, ты произвел сенсацию, – засмеялся Тимур, видевший эту мизансцену. – А что я тебе говорил!

– Да ладно, – почему-то смутился Роберт.

– Пошли за багажом, – хлопнул его по плечу Тимур.

Багажа пришлось немного подождать. Но вот они подхватили свои чемоданы и направились к выходу.

Тимур сразу выловил в толпе отца.

– Папа!

– Приехал! – просиял Сергей Сергеевич. – Как же я рад, сын!

– Вот, папа, познакомься, это Роберт, мой близкий друг. Бобби, а это мой папа.