Фокида, Керсоблепт и фессалийский город Алос, который Филипп все еще осаждал, не входили во Второй Афинский союз, но имели собственные отдельные соглашения с Афинами. Для обсуждения предложений и голосования по ним была созвана двухдневная сессия народного собрания на Пниксе. После обмена мнениями решили исключить союзников, не входящих в лигу, поскольку македонские послы явно дали понять, что без этого рассчитывать на согласие Филиппа не приходится. Македония и Афины сохранят за собой все владения, которые у них были на момент соглашения, но афиняне, несмотря на удерживаемый ими Херсонес, вынуждены будут признать окончательную потерю Амфиполя. Члены посольства, посетившего Пеллу, снова собрались и отправились на север – на этот раз чтобы принести клятвы Филиппу и его союзникам.

Они собирались в путь медленно, и уже в Афинах проявились внутренние разногласия. Во время путешествия спутники избегали Демосфена, отказываясь обедать с ним или, по возможности, ночевать в одном помещении. Они прибыли в Пеллу в мае, когда Филипп все еще находился во Фракии, превращая Керсоблепта в своего вассала. Вскоре к афинянам присоединились многочисленные греческие посольства: фессалийцы, фиванцы, лакедемоняне (спартанцы) и, что интригует, фокидяне[284]. Очевидным становился масштаб вовлеченности Филиппа в греческие дела. Афиняне, которые всегда считали себя главными среди греков, отныне были лишь одним из многих государств, имевших дело с Македонией.

Александру в ту пору было девять лет, и именно в связи с этими событиями появляется первое свидетельство очевидца о мальчике. Эсхин пишет, что во время их пребывания в Пелле царевич появился на послеобеденном развлечении. Он играл на кифаре, что указывает на достаточную музыкальную подготовку, читал стихи и вел дискуссию с другим мальчиком, личность которого, к сожалению, неизвестна. Вероятно, это был один из его приемных братьев, вместе с которыми он воспитывался. И хотя царевич был слишком юн, чтобы принимать участие в застолье и разговорах взрослых, его присутствие было явной демонстрацией культуры македонского двора и утонченности царской семьи. Посольство обратило внимание на таланты мальчика, и позже о нем говорили в Афинах. Демосфен, очевидно, отпустил несколько непристойных шуток насчет царевича – это было началом вражды между ними, а Эсхина обвинили в попытке соблазнить его. Но главное: несмотря на юность, об Александре уже говорили за пределами Македонии[285].

Вернувшись в Пеллу, Филипп сразу приступил к подготовке похода на юг, чтобы закончить Священную войну. Афинское посольство снова удостоилось аудиенции, и на этот раз первым выступил Демосфен. Он держался более уверенно, но столь подобострастно, что некоторые из его спутников прятали лица от стыда, когда он рассказывал обо всех своих добрых делах в отношении македонских послов. Очевидно, до Филиппа дошли слухи о его клевете на афинян, и Демосфен сделал все возможное, чтобы исправить положение: «Я не сказал, что вы красивы, потому что самое прекрасное из всех существ – это женщина; не сказал, что вы замечательно пьете, ибо это, по-моему, комплимент для губки; не сказал, что у вас отличная память, ибо думаю, что такая похвала может относиться к завзятому софисту»[286]. Вторым выступал Эсхин, который обратился к более важным вопросам, связанным с судьбой фокидян. Он умолял, чтобы наказание понесли только лидеры и Филипп не позволял фиванцам наживаться за счет Фокиды. Ответ царя был туманным, он вел опасную дипломатическую игру, устраивая частные беседы с противоборствующими сторонами, тщательно маневрируя во имя того, чтобы занять главенствующую позицию. Через своих Спутников он передавал послам многочисленные обещания. Эсхина, который был убежденным противником Филиппа, заставили поверить, что царь последует его совету, в то время как фиванцев и фессалийцев, вероятно, уверили в обратном. Царила атмосфера тревожности и неопределенности. Теперь Демосфен понимал, насколько непроста сложившаяся ситуация, и опасался будущего.

Филипп удерживал афинян в Пелле до тех пор, пока не подготовился к кампании, заявив, что ему нужна их помощь для разрешения ситуации в Алосе. Он согласился вернуть афинских пленников, взятых в Олинфе и других местах, перед летним праздником Панафиней, но до тех пор они оставались под его «опекой», хотя Демосфену и удалось заплатить выкуп за некоторых из них – доброе дело, которому он впоследствии будет придавать большое значение[287]. Филипп также откладывал момент принесения клятв, необходимых для ратификации мира, пока не достиг города Феры. К тому времени было слишком поздно для каких-либо политических маневров. Заключенный мир назвали в честь его активного сторонника – Филократа. Условия Филократова мира высекли на каменных стелах, установленных в Афинах и Македонии.

Посольство отплыло обратно в свой город спустя два месяца. Участники представили отчет Совету, и Демосфен, по-видимому, выразил обеспокоенность, заявив, что задержки дорого обошлись грекам и дали Филиппу время расширить свою власть. Он призвал не отказываться от Фокиды и не покидать Фермопилы. На следующий день было созвано народное собрание, где зачитали еще одно вежливое письмо Филиппа, в котором он извинялся за задержки и заверял в своей благожелательности к Афинам. Эсхин помог успокоить граждан, рассказав о том, что считал планами Филиппа, и утверждая, что Афины только выиграют от его действий. Было принято решение о распространении мира и союза на потомков Филиппа, а также о помощи Амфиктионии, если фокидяне не сдадут Дельфы. Созвали еще одно посольство, чтобы сообщить о решениях Филиппу. На этот раз Демосфен вежливо отказался от участия в нем, а Эсхин, по всей видимости, симулировал болезнь, чтобы соперник в его отсутствие не смог убедить Собрание отказаться от своих решений.

Тайные переговоры Филиппа с фокидянами подготовили почву для его продвижения в Центральную Грецию. Они сдали ему Фермопилы, полководец Фалаик отозвал 8000 наемников, которыми командовал, а оставшиеся фокидяне быстро капитулировали[288]. Священная война закончилась без кровопролития. Надежды афинян на мягкое наказание их союзников рухнули, когда Филипп передал решение в руки совета Амфиктионии, на котором присутствовали враждебно настроенные стороны. Города Фокиды были разделены между соседями, членство в совете аннулировано, а на жителей налагались огромные штрафы до тех пор, пока богатства Аполлона не будут восстановлены. Тем не менее все могло быть гораздо хуже: итейцы, входившие в состав совета, призывали убить всех фокейских мужчин, способных держать оружие[289]. Афиняне чувствовали себя обманутыми, и мир с самого начала оказался непопулярным. Соглашение не принесло ощутимых выгод, Амфиполь ушел из рук, союзники-фокидяне были фактически уничтожены, фиванская власть не только не покорилась, но вновь окрепла и возросла, а Филипп получил контроль над Фермопильским перевалом. Какое-то время афиняне думали, что на их город вот-вот нападут македоняне, был даже издан указ об эвакуации сел и подготовке окрестных крепостей к защите города. Однако дальнейшие заверения македонского царя развеяли их опасения. Но последствия соглашения ожесточили граждан. Росли разногласия среди членов первого посольства. Демосфен быстро дистанцировался от мира, его антимакедонская риторика наконец нашла благодарную аудиторию, и вскоре это сделало его самым влиятельным человеком в городе.

В награду за прекращение войны Филиппу предоставили два голоса в совете Амфиктионии, ранее принадлежавших Фокиде. Это дало ему право официально вмешиваться в дела материковой Греции и даже предоставило промантию, то есть особую привилегию первым консультироваться с Дельфийским оракулом, потеснив Афины с вершины списка[290]. Филипп также в некотором качестве председательствовал на Пифийских играх в Дельфах, которые не проводились почти десятилетие, и афинские официальные лица решили бойкотировать это празднество[291].

Символическая процессия проделала длинный путь вверх по возвышающимся над долиной Федриадам – сияющим скалам, которые образуют живописный фон для священных Дельф. Фокидское оружие сбросили в пропасть, война закончилась[292]. Пока железо лязгало и стучало о камни, погружаясь в глубины ущелья, Амфиктионы могли поразмыслить о плачевном состоянии святилища. Сокровищницы стояли пустыми, храм Аполлона перекопали в поисках спрятанных богатств, даже знаменитый золотой треножник, установленный в память о победе греков над персами при Платеях в 479 году до н. э., не избежал гибели: его переплавили, чтобы оплатить услуги наемников. На прежнем месте осталась только девятиметровая бронзовая колонна в виде обвивших друг друга змей, на которой были выгравированы имена защитников[293]. Форму этого памятника можно рассматривать как метафору капризной политической природы городов-государств. Вместе они могли противостоять сильнейшим тиранам и добиваться славных побед, но чаще всего давняя враждебность друг к другу удерживала их от союзов и могла привести к ужасающим событиям, губительным