– Лево пять!

– Торпеды из третьего и четвертого аппаратов пошли!

Лодка снова слегка вздрогнула, послышалось привычное шипение – сжатый воздух, разжав держатели, выпустил вторую партию торпед из аппаратов. Все напряженно замерли в ожидании.

– Сорок секунд, торпеды не достигли цели, – докладывал помощник, – шестьдесят секунд, первая торпеда…

Тут его прервал докатившийся до субмарины гидроудар. Лодку слегка тряхнуло, следом пришла вторая волна, заполнив подводное пространство глухим рокотом, колотя по корпусу тугими накатами.

– Попали! Срочное погружение, лево руля! Ход до полного. Погрузиться на пятьдесят!

По пенистому следу вражеские наблюдатели обнаружили торпеды. Груженые транспорты ленивыми увальнями стали медленно отворачивать, но только второе атакованное судно успело уклониться.

U-211 успела пройти почти полторы мили, когда сравнительно далеко за кормой раздались первые взрывы глубинных бомб.

– Поздно, ребята, – криво ухмыляясь, заметил корветтен-капитан.

– Может, они были заняты спасением экипажа транспорта, – предположил штурман, – а теперь примутся за нас.

И словно накаркал.

– С кормы быстро приближаются два эсминца, – тревожно доложил акустик. Затем послышались резкие металлические импульсы английской радиолокационной системы «асдик» – высокочастотная звуковая волна ударяла о поверхность лодки, как молоточек камертона, отражалась и возвращалась на эсминец эскорта. Британский оператор эхолота наводил охотника на немецкую подлодку.

– Право руль! – Командир согнулся над штурманской картой. – Фриц…

Но договорить ему не дали. Сначала акустик прокричал, что эсминцы прибавили ход, потом неожиданно справа и по курсу раздались резкие взрывы, потрясшие весь корабль. В отсеках погас свет, полетели приборы, инструмент. Люди с трудом удержались на ногах.

– Лево руль! Держать курс! Устранить повреждения в отсеках! Черт возьми, кто это был?

Включилось аварийное освещение. Из отсеков поступали доклады о повреждениях.

– Штурман, мне не нравится это рысканье, держать курс!

– Повреждение горизонтальных рулей! – По лицу Фрица катились крупные капли пота.

Командир пытался резко поменять направление, надеясь, что образовавшиеся после взрыва массы пузырьков собьют охотников со следа, но субмарина шла почти прежним курсом, выписывая циркуляцию с большим радиусом. Ко всему, в торпедном отсеке образовалась течь.

Моряки, погруженные по пояс в холодную воду, боролись с бьющими из щелей струями, однако полностью преградить доступ воде они не могли… отсек медленно наполнялся.

– Слева по корме сто пятьдесят и двести шумы эсминцев! Идут на нас! – Голос акустика звучал почти бесстрастно, но появившаяся хриплость выдавала его волнение.

Командир чувствовал на себе вопросительные взгляды – люди ждали, какую он подаст команду. Снова импульсы «асдика» настойчиво и угрожающе колотили по корпусу лодки.

– Дистанция?

Акустик не успел ответить. Ставший почти фоном зудящий шум отдаленных винтов «охотников» вдруг резко навалился, заполнил все сжатое пространство рубки громкой дробью – над самой лодкой на полном ходу прогремел винтами эсминец. Секундами позже раздались оглушительные взрывы. Первое мгновение казалось, что U-211 раскололась пополам – лодку качнуло, мотнуло на правый бок, появился дифферент на корму. Двух механиков, занимавшихся горизонтальными рулями, выбросило из своих кресел в клапанное отверстие.

Погасло аварийное освещение. Плиты палубы подпрыгивали и били по ступням, отброшенные со своих мест подводники тут же вскочили, шаря руками в темноте, бросились на боевые посты. Моргнули, погасли и вновь выдали тусклый свет аварийные лампы. Лодка медленно выравнивалась с крена, а вот дифферент угрожающе рос.

Стальной корпус скрежетал и скрипел, клапаны раскрылись, прокладки баллера руля дали течь, вскоре днище кормы заполнилось водой.

Едва ли не все электроизмерительные приборы вышли из строя. Разбился пузырьковый дифферентометр.

Из отсеков, перебивая друг друга, докладывали о серьезных повреждениях, однако боевые посты на корме молчали. Глубомер быстро отсчитывал критические метры – лодка стремительно теряла плавучесть, все более опускаясь на корму. Вниз по центральному проходу покатилось все, что не было закреплено, включая цепляющихся за все возможные ступы матросов. Снова померк свет.

– Включить аварийное освещение! Всем перебраться в носовой отсек! – приказал командир.

Команда в полумраке карабкалась вверх на руках и коленях, опираясь на клапаны, насосы и любые подвернувшиеся выступы. Мимо Хаузе, выполняя приказ, без всяких эмоций проплывали мокрые, пропахшие машинным маслом, грязные и потные бородатые физиономии с налитыми кровью глазами. Вдруг послышался протяжный скрип. Казалось, что ужасное давление воды сейчас расплющит стонущий корпус подлодки.

– Продуть балласт!

Сжатый воздух высокого давления выдавил воду из балластных резервуаров. Это привело к просачиванию пузырей за борт, которые устремились к поверхности – отличная указка эсминцам противника для прицельного бомбометания.

Серия очередных взрывов ударила по лодке настолько чувствительно, что корпус треснул сразу в нескольких местах. Снова с минутной паузой мигнуло аварийное освещение.

Карл Хаузе понял, что это всё. Помутневшим взглядом он видел, как прямо перед ним лопается по шву переборка. Из образовавшейся щели бешеным напором в разные стороны ударили фонтаны воды. Лопнула последняя аварийная лампа, и свет в его глазах померк.

«Уже навсегда», – подумал он.

Международная космическая станция

(383 километра над уровнем моря)

– «Памир»! ЦУП на связи. Вы могли бы взглянуть на восточную часть Европы?

– Одну минуту. А что там надо увидеть? Она еще не вышла из-за горизонта, хотя… в атмосфере рябь какая-то присутствует… или с аппаратурой опять проблемы…

– Конкретней нельзя?

– Непонятно… Европа все еще на темной стороне.

Оставив коммутатор и взяв паузу с ЦУП, командир российского экипажа МКС Олег Котов пересекся взглядом с Масловым – бортинженером экипажа, пожал плечами на его молчаливый вопрос и продолжил ковыряться в электронных потрохах барахлящего блока.

Последние несколько часов на МКС выдались не просто напряженными – авральными и почти критическими. Волна отказов аппаратуры и вызванные этим аварии и паника докатились до космической станции лишь через полчаса, как все началось на Земле. Точнее, паника царила в центрах управления полетами, особенно в Хьюстоне.

У американцев к тому же пропала связь с большинством спутников[47].