и обсуждали меня на своём, на медицинском, совершенно не смущаясь моим присутствием. Для меня, который половину слов не разбирал вообще, а большую часть разобранных не понимал, это звучало примерно так:

— Коллега, вы это видите?

— Да, обычная «бурлякула».

— Но ведь при этом «хлым мурдыщится»!

— Да ну! А ведь и правда — «хлым». Хмм…

— Ого, вот это «блямбурла»!

— Согласен, знатная «блямбурла», почти «фунфура бельмендыкула»! Помните, как у того пациента в прошлом году? Он ещё потом умер от «курлюм дыдыкулюм», причём до окончания обследования?

— Да уж, неловко вышло. Всего двух замеров не хватило, чтобы закончить исследование.

— И не говорите, коллега, не говорите…

Меня эти разговоры изрядно нервировали, надо признаться. А эти ещё недовольны были:

— Молодой человек, а что это у вас пульс повысился? Вы чем-то обеспокоены?

Нет, конечно, что вы — вы же не меня сейчас сравниваете с каким-то неизвестным мне типом, скоропостижно помершим от неведомой чуды, ага! Конечно, так я не ответил, хоть и очень хотелось — воспитание не позволило.

— Вы столько всего у меня находите, что становится страшновато…

— Ах, не обращайте внимания, это мы о своём, о профессиональном. Так-то у вас состояние в целом не вызывает особого беспокойства, а с учётом всех обстоятельств — даже можно сказать приемлемое, да-с.

Он всерьёз считает, что объяснил и успокоил⁈ А если не «в целом»? А «не особое» беспокойство — это как? Помру, но не сразу, а после завершения исследований? Или жить буду, но калекой? А без «учёта обстоятельств» состояние, получается, неприемлемое? И какие именно «обстоятельства» он учитывает? Спаси меня, Рысюха, от этих экспериментаторов!!!

Вернувшись в палату едва успел перевести дух и немного успокоиться до обеда, усилием воли загнав тревожные мысли под спуд. Прапорщики после процедур тоже были неразговорчивы, только шипели и ругались. Процесс лечения оказался весьма болезненным, причём, как им объяснили, боль шла от тонких тел, поэтому лекарства помочь не могли, а магическое воздействие свело бы на нет весь полученный результат, так что оставалось только терпеть.

Обед был очень больничным. На первое давали рыбный суп с какой-то морской рыбой. Причём именно суп, ухой это ну никак не получилось бы назвать, даже если ты не какой-то особо придирчивый гурман. Там было довольно много картошки, много какой-то разваренной почти до неузнаваемости крупы и морковки. И цвет жидкости был белёсым, а не прозрачным, как у ухи. На второе принесли отварную картошку, отварную морковку и отварной зелёный горошек, а к ним — колбасу, похожую на домашнюю, но совсем без специй и почти не солёную, тоже отварную, впервые такое пробую! И это даже радует, что раньше подобное меня миновало — колбаска должна быть с укропчиком, тмином, кориандром, перчиком. И подаваться должна жареной, или запечённой, или копчёной, можно вяленой, да хоть тушёной, в мачанке если, но не варёной без соли!

После обеда дежурный врач разогнал нас по койкам, объявив «мёртвый час» и приказав спать, но уснуть не получалось: меня пугали воспоминания о разговорах врачей при моём обследовании, а соседей, похоже, всё ещё мучали боли.

— Братишка! — послышался шёпот одного из Семёнов. — Расскажем пацану про сома-мутанта?

Глава 15

— Это был осётр!

— Да не кричи ты так! Ну, какой же осётр, если под берегом в тине сидел? Говорю тебе — сом!

Выяснилось, что эти два названых братца наслушались рыбацких баек про живущего в реке «монстра» и загорелись идеей его отловить, в свободное от службы время, и тем прославиться. А при случае и заработать.

Правда, они разошлись во мнении о том, кто именно живёт в реке, чуть было не поссорились, после чего ещё больше укрепились в стремлении выловить легендарное чудовище и на практике выяснить, кто это в действительности. Обычную, в общем-то, байку (я и то успел таких пару штук услышать — и в Березино, и в Могилёве, и особенно в Чечевичах) украшала изюминка в виде рассказа о появившемся лет пятьдесят назад над рекой прорыве. По официальным данным, из него то ли никто не вышел, то ли твари утонули, а вот по городской легенде то был редкий «водный» прорыв и вывалившийся из него монстр «прижился» в реке. Ни рассказчиков, ни слушателей не смущал тот факт, что твари даже с нулевого уровня изнанки на Земле долго не живут. Одни уверяли, что вода «экранирует» магию, не давая ей выходить из тела, другие — что на дне реки есть некий «источник», третьи не вдавались в детали, а просто отмахивались, уверяя, что «водные монстры — совсем не то, что сухопутные». И все сходились на том, что, прожив достаточно долго на лице мира монстр якобы «привык». Эта версия у обоих Семёнов была запасной, и она же питала мечты о заработке — из такой уникальной твари и макр, и ингредиенты тоже должны были быть необычными, а значит, и дорогими.

Ребята (ну, вот не могу воспринимать их как старших, взрослых офицеров, скорее, как сверстников) подошли к делу довольно таки серьёзно и ответственно — по их меркам, по крайней мере. Они не только систематизировали все рыбацкие байки и городские легенды Борисова, в попытках вычислить место, где находится «логово монстра». Ребята нашли и выучили два заклинания — обнаружения подводных объектов за счёт отражения «неслышимого подводного звука» и «сеть Лоукрафта», заклинание двух стихий, придуманное британским некромантом Лоукрафтом для своего приятеля, предназначенное для ловли водных животных и работающее по принципу рыболовной сети. Вообще этот некромант — загадочная личность. Вместо фамилии явный псевдоним, что-то вроде «искусник нижнего мира», без указания тотема, и по миру ходит немало слухов о том, почему так.

А потом парней подвёл охотничий азарт. Едва уловив похожий, как им казалось, объект, ребята испугались, что «спугнут дичь» и бросили «сеть». Потом началась длительная борьба с «уловом», в ходе которой они и надорвались, не в силах бросить «добычу» и повредили каналы. Они, горячась и перебивая друг друга, напряжённым шёпотом доказывали и мне и себе:

— Был там монстр, точно был!

— Да, сопротивление на сети было, он трепыхался и бился из стороны в сторону!

— Да, а потом, под конец уже, сопротивление резко ослабло, и шевеление пропало!

— Мы уже концентрацию теряли, вот и упустили настоящую добычу!

Да, монстра они не поймали. Зато выдрали из донного ила топляк — пролежавшее на дне пару лет дерево, с корнями и ветками.

— Что самое обидное — дерево свежее, года два как утонуло, поэтому не морёное даже, самая обычная ольха, которая ничего практически не стоит.

— А ещё нам не верят! Говорят, что тряска и вибрация шли от того, что ветки течением трепало.

— Ага, а потом, якобы, сопротивление ослабело, потому что мы ветки из грунта вырвали. И трепыхаться перестало, потому как тянули его по течению.

— Ничего не понимают, дурачьё!

— Да, надо будет вернуться, на то, второе место!

— Ага, только дар подтянуть, хотя бы до трёх-трёх с половиной! А то сейчас всего два с половиной у каждого, из четырёх!

У меня на этих словах резко упало настроение. Вот, пожалуйста, стихийники, офицеры, считают два с половиной в развитии дара мелочью. А мне что делать, с моим стихийным даром и всего-то двоечкой в потенциале⁈ Опять ощущаю себя магическим инвалидом. И это ещё неизвестно, как мне аукнется моя травма! В общем, приход моего лечащего врача, Александра Семёновича, я встретил в крайне мрачном настроении. Прапорщики куда-то ушли, шушукаясь, едва шаги в коридоре отметили окончание «мёртвого часа», так что мы были в палате вдвоём.

— Ну-с, батенька, что тут у нас с вами? Как самочувствие? Что с настроением? Неужели соседи по палате обижают?

— С соседями всё хорошо. С самочувствием — не знаю, вам виднее.

У меня вырвался тяжкий вздох.

— Что значит, «мне виднее»⁈ Как я могу знать, что вы чувствуете? И что с настроением?

— Ну, моё мнение субъективное, может, мне только кажется, что всё нормально, а сам завтра к богине отправлюсь. Потому и настроение…

— Так-так-так, откуда такие упаднические мысли?

— Так коллег ваших сегодня послушал! — Меня словно прорвало, рассказал про все эти «блямбулы — бурлякулы», комментарии врачей, закончил же:

— Да ещё и всё время с покойниками сравнивают! Ещё утешают, мол, тот до конца экспериментов, к сожалению, не дожил, а вот ваше состояние «опасений почти не вызывает». То есть, я до конца исследований скорее всего доживу? А потом что⁈

Доктор, который в первой части моего рассказа начал было украдкой похихикивать, резко стал