Марта вспомнила свой разговор с Фрэнком в уютном маленьком французском кафе при первой их встрече, когда Абдулло отправил ее на переговоры в Париж.

– Мадемуазель Марта, вы так очаровательны, что я хотел бы написать ваш портрет, – глядя ей в глаза, проникновенно произнес Фрэнк.

– Угомонитесь, – рассмеялась она, – интрижки с клиентом не мой профиль.

– В вас есть нечто неуловимое, и я хотел бы это понять, выразить, а холст – лучший способ.

– Когда вы разгадываете тайну, женщина становится неинтересна? Правда? – улыбнулась она.

– Я люблю узнавать жизнь, разгадывать ее секреты. В этом предназначение человека искусства. Это божий дар – разгадывать символы мироздания и зашифровывать их снова.

– Этим занимались и другие, например, Пикассо.

– Пабло был великим жизнелюбом. У него получалось.

– А у вас? Вы считаете, что у вас получается?

– Разумеется, да, Марта! Иначе мы бы с вами не разговаривали. Это же вы нашли меня, а не наоборот. Так как насчет портрета?

– Я не готова к вашим разгадкам и иероглифам, Фрэнк.

– Не хотите никого впускать в свою душу?

– Можете считать, что да.

– Мне жаль. Позвольте тогда прогуляться с вами и показать вам Париж.

– Хотите очаровать меня?

– Никогда не помешает очаровать того, кто может тебя прославить. Не так ли?

– Только не переусердствуйте, Фрэнк.

– Марта, я не волоку женщин в постель силой, помилуйте. Париж – один из самых романтичных городов мира. Он пропитан волшебством и страстью, любовью и похотью и может повернуться к вам той стороной, которую вы захотите увидеть. Он живой. С ним можно разговаривать и дискутировать, им можно восхищаться и ненавидеть. Думаю, с моей помощью вы оцените его. Вам не хватает смелости в любви. Я покажу ее вам, а вкусить или нет – выбор за вами. В любом случае, вы не забудете этой прогулки и нашего разговора.

Они гуляли по улицам всю ночь. Перед глазами Марты мелькали воды Сены, мосты, безумные художники, рисующие прохожих, спящие клошары и юные целующиеся парочки. Темнокожий музыкант в потертом фраке играл блюз, под который кружились на мостовой длинноволосая женщина в алом платье и приземистый мужчина, ниже ее на голову, в смешных круглых очках, напоминающих иллюминаторы. Марте казалось, что она потерялась во времени и пространстве среди водоворота улочек и переулков, кривляющихся, превращающихся в спутанный клубок галлюциногенного лабиринта. Она двигалась по ним так покорно и бездумно, как движется эритроцит по нитям сосудов. Ей овладело зрелищное упоение городом. Порой Марте казалось, что Париж открывает ей свои тайны с целью эротически поработить ее душу, влюбить в себя навсегда, как делает это легкомысленный ловелас в состоянии перманентного возбуждения от своей собственной красоты. Сексуальные импульсы исходили от католических храмов и мостов, небрежно распластанных над рябью простыни-реки, от серых ноздреватых каменных домов, от абы как брошенного на брусчатку мусора и тихих черных подворотен, от унылых закрытых витрин многочисленных сувенирных лавок… Ночной город видится в ином измерении, так отличающемся от дневного и обыденного, как отличается лицо сосредоточенного на бизнес-плане чиновника от его же перекошенной страстью физиономии, когда он в телесном порыве совокупляется с прелестной женщиной. Ночной город не был сентиментально-слащав, сгусток его души оказался настолько выразителен, что Марта влюбилась в Париж моментально.

Рассвет они встретили на Пляс Пигаль, за чашкой кофе-эспрессо и круассанами.

– Ваша жена, наверное, беспокоится, Фрэнк? – спросила Марта.

– Почему вы спросили об этом только сейчас, Марта?

– Мне было жаль упускать возможность обретения смелости, раз вы обещали.

– А теперь вас мучают угрызения совести, или вы просто устали и таким деликатным образом решили спровадить меня?

– И то и другое.

– Вы делаете успехи! Значит, эта ночь прошла не зря.

– Благодарю вас, Фрэнк. Она действительно оказалась волшебной, вы правы.

– Отвечаю на вопрос. Моя жена не будет беспокоиться. Прежде чем жениться, я объяснил ей, что мне, как художнику и творцу, требуется пространство и время, способность творить напрямую зависит от степени свободы. Я могу влюбляться и пропадать ночами в кабаре или писать у себя в мастерской – это нормально. Она знает главное – я не брошу ее, пока люблю.

– А если разлюбите?

– Тогда нет смысла жить дальше вместе, не так ли?

– А как же дети?

– Кто сказал, что я брошу детей? И потом, пока я не собираюсь с ней расставаться, так что нечего и думать о том, что возможно произойдет или не произойдет когда-нибудь. В жизни нет ничего вечного.

– А Бог?

– Боги меняются, как и люди. Они тоже рождаются и умирают. Кто знает, что будет через несколько сотен или тысяч лет? Мы не можем это увидеть или хотя бы предсказать.

– Вы неверующий?

– Это почему? Один из самых благочестивых верующих, на мой взгляд. Я люблю жизнь, отражаю ее в вечности через призму своего восприятия и этим отдаю ей дань. Она же дарит меня в ответ своей любовью и красотой.

– И свободой…

– Свобода – способ познания мира и самого себя и путь к счастью. Когда вы поймете это, отбросите свои страхи и комплексы – мир улыбнется вам.

– Ваша декларация счастья так заманчива.

– Знаю. И пожалуй, именно тогда я напишу ваш портрет. Хотя не скрою, я бы предпочел написать два: до и после.

Марта чувствовала, как в ней зарождается и растет небывалое возбуждение. Ночной Париж изменил ее. Казалось, сам воздух пропитан парами адреналина, дымкой соблазнов и искушений.

– Что ж, Фрэнк, пишите, – сказала она решительно. – Только прямо сейчас.

Они поехали в мастерскую. Фрэнк раздел Марту, устроил на кушетке и стал лихорадочно делать наброски. Уголь крошился под его сильными пальцами, разлетаясь во все стороны. Она же не заметила, как уснула, провалившись в цветное сказочное повествование. Ей снились радужные картины неизвестных миров, целующиеся на ветру цветы, море, птицы… Проснулась Марта от яркого солнечного света, сквозь огромные окна, от пола до потолка, заполнившего всю мастерскую. Фрэнк по-прежнему рисовал.

– Лежите, не двигайтесь, умоляю, – торопливо произнес он. – Еще немного.

– Который час? – зажмурившись, спросила Марта, поеживаясь спросонья.

– Полдень. Как спалось?

– Великолепно. Давно не чувствовала себя такой легкой и воздушной. Вы покажете мне картину?

– Не сейчас. Когда-нибудь потом. Это только наброски.

– Хотите возбудить во мне любопытство?

– Нет-нет, что вы. Такие дешевые фокусы не в моем стиле. Просто она еще не готова. И я не знаю, когда завершу ее.