– Почему же полиция не приедет? – удивился Ларин. – Вон они, кажется, уже внизу.

– Как приехали, так и уедут, – обреченно махнул рукой Холмс, – жертв-то нет. Вот, если бы вас убило, то у дома обязательно бы выставили полицейский пост. Кстати, эту гениальную мысль, пожалуй, следует обдумать…

И он как-то странно взглянул на Андрея.

– Впрочем, вы можете оставаться. Мы же с Уотсоном непременно должны срочно расследовать одно происшествие в Альпах. But I’ll came back. – Но я вернусь…

После непродолжительного шума внизу на пороге комнаты возникла целеустремленная фигура инспектора Лейстрейда, выглядывавшая из-за плеч двух рослых полицейских, вооруженных револьверами.

Убедившись, что спасать, по крайней мере сейчас, никого не надо, инспектор решительно шагнул вперед.

«А где же тело»? – осведомился он у Холмса. Доктор Уотсон, у которого уже не было сил стоять после продолжительной беседы с Максом и дружеской – с сыщиком, медленно сполз по стене на пол: «Здесь тело». Но Лестрейд, принюхавшись, не обратил на доктора особого внимания, придвигаясь к письменному столу.

– Ну, хорошо, – деловито произнес он, – так и запишем: вследствие прошедшей на Бейкер-стрит грозы возникли незначительные повреждения стекол в одной из квартир, которые жильцы самонадеянно оставили открытыми и без присмотра. Претензий хозяева ни к кому не имеют… Не правда ли, мистер Холмс?..

Дукалис, так и не узнав о происшествии на Бейкер-стрит, благополучно отбыл в Девоншир, где провел последующие дни. После упорных поисков следов злодея Мориарти и предварительного расследования обстоятельств смерти сэра Чарльза Баскервиля оперативник нашел в себе силы, чтобы заняться составлением подробного отчета для Ларина.

Прежде чем вывести первую букву, Толян несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темное распятие, по обе стороны от которого тянулись полки с книгами, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях.

Нацарапав по привычке в правом верхнем углу «Сов. секретно. Экз. № 1», Толян принялся за работу.

«Дорогой мой товарищ, Андрей Владимирович! – бормотал он. – Вот, пишу тебе письмо. Поздравляю тебя с днем рождения уголовного розыска и желаю всего… Нет у меня здесь ни отца, ни матери, ни даже „Мухомора“ сердитого. Только ты один остался…

Я не знаю, Андрюха, откуда появилось само название „девонширские“: станция, на которой доктор Мортимер соизволил высадить нас с поезда, по количеству жителей напоминает тот общественный туалет, которому стараниями нашего руководства был придан статус „убойного“ отдела[47]. Правда, общего у Девоншира и нашей конторы больше: и там и тут в окрестностях бродит множество ментов. Водила, который вез нас в тарантасе до Баскервиль-холла, уверяет, что „пасут“ какого-то беглого зэка. Только его никто в глаза не видел. Я уж не говорю даже о жалком подобии фоторобота. Впрочем, не думаю, что это Мориарти или кто-то из его братков: здесь любой человек на виду, о постороннем сразу бы стукнули операм.

Болота, скажу тебе, вещь определенно гнусная – трясина, вонища кругом и ни одной живой души. Мортимер уверяет, что там ошивается только некий Стэплтон, сосед Баскевилей (хотя „сосед“ – с большой натяжкой, до его фазенды, как говорится, семь лаптей по карте). Этот тип работает под легендой ботаника, если только он полный „крейзи“ (по местному – сумасшедший). Представь, что человек целыми днями собирает на этих болотах коллекцию бабочек[48]. Да какие тут бабочки? Джунгли, что ли? Я еще понимаю, речь шла бы о коллекции комаров, коих в Девоншире немерено или, на худой конец, лягушек. Но бабочки… Еще бы на пингвинов охоту открыл…

В общем, отработать этого субъекта не мешает. Попроси Холмса, пусть через ИЦ[49] местного ГУВД Степлтона на всякий случай прокинет. А я попробую аккуратно войти с ним в контакт, тем более что ботаник сам в гости напросился (с чего бы это?).

Неплохо было бы получить и дополнительную информацию на некоего Бэримора, прислуживающего в Б.-холле. Мужик себе на уме: уверяет, что несколько поколений его предков тут жили и работали, а сам через болота пути якобы не знает – никогда не поверю – если уж Степлтон, появившийся в окрестностях недавно, с болотами разобрался, то этот еще со школьного возраста должен был в трясине втихаря от мамки курить и уроки прогуливать… Нет, ты прикинь: какой-нибудь ханыга начнет тебе впаривать, что не знает парадняка, в котором можно бутылку „льдинки“ раздавить!.. Лапша на уши, да и только!..

С кормежкой в Б.-х. фигово. Напоминает наши „Кресты“[50]. Подают нечто цвета детской непосредственности. Генри интересуется, мол, что это? А Бэримор еще и издевается: „Gruel, sir!..“ Черта с два – Gruesome, как говорит Баскервиль![51]

В общем, еды здесь нету никакой. Утром дают кашу, в обед кашу и к вечеру тоже кашу, а чтоб чаю или щей, то даже ни хозяева, ни Бэримор и сами их не трескают.

Этот лакей невозмутим, будто бомж после отмены 198–1-й[52]. Вечером вдруг на болоте какая-то дрянь завыла. Генри, и так уже весь дерганый из-за ужина, спрашивает: „Что это, Бэримор?“ Тот: „Собака Баскервилей, сэр“. Потом, слышу визг и невозмутимый комментарий: „Это – кошка Баскервилей“. Затем что-то шипит. Лакей со своей рожей, постной, словно его каша: „Это – гадюка Баскервилей“. Сидим дальше. Тишина жуткая. Генри даже стакан боится ко рту поднести, только пальцы стучат: „А что это за ужасная тишина?“ – „Рыба Баскервилей, сэр“… Я так и не понял, при чем здесь рыба?..

В общем, чувствую, скоро сэра Лерсона придется на охоту выпускать, как Шарика из Простоквашина, – пусть пользу приносит (если, конечно, всех соседей не пожрет).

Да, что касается соседей. Здесь, говорят, можно общаться всего с двумя-тремя, только боюсь, что инспекция по личному составу за такие связи бы со службы вышибла. Стэплтон – яркий тому пример. В самом Б.-х. кроме дворецкого и его жены никого нет. Но у этой парочки явно какие-то заморочки. Во всяком случае, в первую же ночь тетка рыдала. Я с утречка попытался вразумить Бэримора, а он: „Я, – говорит, – дон’т андэстенд“ – не понимаю, дескать. Ну, с этим точно разберусь – если уж не выпущу Лерсона к соседям – пусть по замку ночью погуляет, зубами поклацает.