Если у тебя уходит пятьдесят дублей на запись партии, а потом ты не можешь исполнить ее вживую, ее стоит переделать. Сегодня барабанщику можно не очень стараться, и звукорежиссер просто исправит запись в программе «Про Тулз» – меня это просто бесит. Каждый альбом блинков до одноименного (который вышел в 2003 году) был записан на двухдюймовую пленку. Ничего нельзя было исправить – мне нужно было сыграть каждую песню идеально от начала до конца. Правда, с годами я стал меньше критиковать других барабанщиков. Если ты не тряпичная кукла и сам пишешь и исполняешь музыку, я это уважаю.

Главное, чего я хочу от других барабанщиков, – чтобы они отрывались. Чувак, ты же барабанщик – ты самый крутой в этой гребаной группе. Веди себя так, будто ты очень рад здесь быть, и дай мне повод на тебя посмотреть.

Что касается моей ударной установки, то в этом вопросе я всегда был минималистом. Я не пользуюсь двойной бас-бочкой. У меня один том-том, один флор-том, малый барабан и бас-бочка. (И иногда дополнительный малый барабан.) В некотором смысле это ограничивает мои возможности, но я всегда хотел добиваться большего, имея как можно меньше: играть на небольшой установке как можно круче. И, когда я только начинал, я всегда сам устанавливал барабаны. Мне не хотелось таскать с собой в клуб огромный чемодан. Я хотел ставить небольшую установку, не волноваться об этом и наслаждаться игрой.

ДЭНИЕЛ ДЖЕНСЕН (техник по ударным)

Я начал помогать Трэву с барабанами, когда он играл в Aquabats, и остался с ним, когда он перешел в Blink-182. Несколько лет спустя я начал ездить с ним на гастроли в качестве техника – я был с ним дольше его жен, менеджеров и звукозаписывающих компаний. Забавно, но это правда. Мы побывали во всех уголках планеты, и, где бы мы ни были, везде мир вращается вокруг игровой доски.

Когда мы только познакомились, Трэвис играл на маленьких тугих барабанах с высоким звуком – и играл очень быстро. Из-за его манеры игры людям всегда казалось, что он по жизни шумный человек, а на самом деле он тихий, несколько закрытый парень. В Blink-182 у него никогда не было микрофона на сцене. Поэтому на концертах Марк или Том спрашивали у зала: «Эй, все хотят услышать, как говорит Трэвис?»

Толпа одобрительно кричала, и кто-нибудь подносил Трэвису микрофон, а тот говорил: «Привет». И люди просто с ума сходили. Они никогда не слышали, как он говорит, так что это всегда было здорово.

Он очень сосредоточенный человек. В жизни есть место удаче, но то, что у него есть, не свалилось на него с неба. Он определенно тот поросенок, который построил домик из кирпичей, а не из соломы. Когда он пришел в Blink-182, Марк с Томом шутили: «Наконец-то у нас в группе появился музыкант!»

У Трэвиса по-прежнему барабаны с высоким звуком – не таким высоким, как раньше, но более высоким, чем у большинства барабанщиков. Это пошло еще из марширующего оркестра: таким образом его игра словно прорезает общее звучание. Он часто играет сложные, быстрые партии, и на высоком звуке слышно, что у него получается гораздо лучше, чем на пониженном звуке, где это получилось бы мягко и неряшливо.

У нас довольно простая установка по сравнению с инструментами многих других барабанщиков. Трэвис не устанавливает инструменты, которыми не пользуется. Для концерта с диджеем мы обычно берем барабаны поменьше. Для большого рок-концерта – побольше, но установка та же самая. Для Трэвиса не существует желтого света: либо красный, либо зеленый, – и всегда, когда он работает, он выкладывается на 100 процентов.

Большинство барабанщиков устанавливают свои барабаны под наклоном к себе – так легче по ним бить. Но я всегда ставлю их ровно, вероятно, потому, что привык так играть за многие годы в оркестре[14]. Есть еще несколько барабанщиков, которые так делают, – Стюарт Коупленд ставит их почти ровно. Микки Ди ставит ровно. Майк Бордин, который играл с Faith No More и Оззи Осборном, тоже ставит ровно. Но у нас маленький клуб. Когда ребята становятся постарше, они начинают наклонять барабаны, чтобы не делать лишнюю работу. Когда я играю на чужой установке, наклоненные барабаны оказываются очень удобны, и я понимаю, почему люди так делают.

Тарелки у меня чертовски высоко – когда другие садятся за мой инструмент, то спрашивают, как я вообще до них достаю. Первым делом они наклоняют барабаны и опускают тарелки. То, как я устанавливаю инструменты, усложняет мне игру, но я всегда так делаю. Мне странно, когда я что-то меняю, как будто я еду на «Форде» вместо «Шевроле».

Я знаю, что делаю то, чего не должен делать, когда играю: размахиваю руками, бью в барабаны слишком сильно, и правильнее по технике было бы держать палочки пониже. Конечно, я мог бы сесть за инструмент и играть как самый техничный в мире монстр. Но вам скоро стало бы скучно, как и мне. Я играю так, как играю, потому что это сложнее, интереснее и, что самое главное, веселее.

Я уже так давно играю, что запястья у меня очень громко хрустят. Перед выступлениями я обычно немного разминаюсь и разогреваюсь часа полтора. Полчаса я играю на тренировочном пэде, чтобы почувствовать себя свободно, а потом еще целый час либо на пэде, либо на обычной установке. После этого я выхожу на сцену и отыгрываю концерт, так что всего я играю три часа. Как только начинается шоу, я попадаю в другой мир. Я отключаюсь и не думаю: я просто играю на барабанах. Если я начну думать – о барабанах или о чем-то еще, – то не смогу быть в моменте и, вероятно, сыграю не очень хорошо.

Для меня нет ничего необычного в том, чтобы уйти со сцены и увидеть на руках кровь, особенно спустя неделю или пару недель гастролей. Я мог бы сразу забинтовывать руки, но мне всегда нужно ускоряться. Раньше я закрывал раны суперклеем, а теперь друзья дают мне хирургический клей. Это всего лишь часть работы, и я не люблю жаловаться. Как я всегда говорю: всем плевать, жги дальше.

Особенно это верно для игры на барабанах. Я с нетерпением жду долгих поездок на автобусе в турне, потому что знаю, что смогу играть без перерывов. От моего дома до Сан-Франциско семь часов дороги? Отлично, это значит, что у меня много времени позаниматься. Я часами сижу за пэдом с метрономом. Иногда я делаю тренировки на скорость: когда я так делаю, добавляю себе еще пять ударов в минуту[15]. Сейчас, когда я пробую дойти до 250, я начинаю отставать через сорок пять секунд, поэтому не двигаюсь дальше, пока не смогу выполнять упражнение в течение минуты. Как только я заканчиваю работу с метрономом, я начинаю играть в два раза быстрее.

Так я развиваю выносливость для игры с такими агрессивными группами, как Transplants, у которых во многих песнях 210–220 битов в минуту. Многие барабанщики выходят из себя, когда им приходится играть под звуки специальной записи с компьютеризированным метрономом. Но я занимался с метрономом с детства, поэтому он мне всегда нравился. Я говорю другим барабанщикам, что они должны подружиться с метрономом.