litbaza книги онлайнПриключениеКоллективная вина. Как жили немцы после войны? - Карл Густав Юнг

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 99
Перейти на страницу:
так же, как он. Чувствовалось некоторое раздражение, когда он говорил: «не имеет смысла дискутировать – уже надо решаться, все разговоры бесполезны». Но мне необходимо как раз это – передумать и перебрать все без остатка, со всех сторон, чтобы добиться максимальной ясности в решении.

Почти все, кто думает, хотят, чтобы мы уехали. Те, кто этого не хочет и дают обратные советы, не достойны доверия в такой же степени. Кто сам пережил глубокое разочарование от лишения ранее гарантированных прав, кто сам уезжает (Юлия), тот не колеблется. Кто остается здесь, столь же радикален и на своей позиции.

Это совершенно неразумно и нелогично, но есть в нас некоторое доверие к гению места, к родной земле, который не может причинить нам зло, и чьей жертвой мы неизменно станем, уехав за границу. Пока еще мы дома, хотя и как жертвы, безвинно покинутые, но объятые и подхваченные этим гением, который сам глубоко страдает, сам умирает здесь с нами, но однако же всегда вечен. Здесь есть тайная связь с какой-то атмосферой, которая уже и незаметна вовсе, которая слишком часто заслоняется теми событиями и переживаниями, которые происходят на переднем плане. Много людей прикладывает массу усилий, чтобы убить гения места, но он все еще здесь. За границей нет воздуха, принадлежащего нам, поддерживающего и ободряющего нас в радости и в горе.

* * *

Опасности нужно ясно осознавать. Уже сейчас мы вряд ли можем найти убежище в гостинице – если отнимут квартиру, мы останемся без крова, если смешанные браки объявят незаконными, мы окажемся бессильны – тогда остается только смерть. Если прекратят платить пенсию, останутся еще скудные возможности существования. Что бы с нами ни происходило, это происходит с нами как с немцами в Германии, где мы имеем права, свой язык и то, что нам принадлежит. Смерть за границей – это смерть без земли. Мы покинуты и брошены в любом случае. За границей мы предстанем перед ужасной реальностью: людям, покинувшим свой дом, не остается ничего кроме их Бога. Это нигилизм в отношении к миру, с которым вряд ли можно жить, но если он подлинный и действительный, с ним можно совершить самый глубокий шаг к трансценденции. Но так тяжело и так сомнительно!

Мне можно быть только здесь, где я готов, в тот момент, когда будет надо, умереть с Гертрудой. Отныне жизнь должна идти под этой опасностью и под этой мерой.

Если мы уедем за границу, с нами может случиться то же самое в чужом мире, в жалкой нужде; здесь то же самое происходит в ситуации ясной и ужасной несправедливости по отношению к нам.

Вихрь, которым объята Европа, не оставляет доверия к нейтральным и пассивным государствам. Выжидать и надеяться на поддержку – удел творческих людей. Неготовность к действительной жертве, тайное отсутствие мужества, морализаторство со стороны тех, которые находятся в безопасности и оттого движимы расчетом – все это то, чем следовало бы доверять. В мире могут еще что-то сделать лишь радикалы, которые готовы рисковать, как это и было раньше в Голландии и Англии в прошлом. Но такая «свобода» не лишена внутреннего наполнения, она трансцендентно связана, и является прежде всего отражением глубинного содержания.

Кто сам не участвует в государственной политике и экономике, тот всегда, и в том числе сегодня, вынужден оставаться в тех рамках, в которые ставят его власти, способствуют ли они ему или терпят его. В страшном урагане заверчен мой дом. Мы живы лишь потому, что как и на многих, на нас просто не обратили внимания. В центре внимания захваченное, уничтожаемое. Те, кого не видят, работают, и в будущем, бесполезные сейчас люди принесут духовное возрождение нации. Можно позволить себе уехать в другую страну, но тогда ты рискуешь оказаться впутанным в клубок чужих интриг, что неизменно приведет к тому, что рано или поздно тебя выкинут и оставят умирать на чужбине.

Несмотря на то, что я думаю о Гертруде и себе как о едином, как об одной судьбе, нерасторжимо, я могу сразу же спросить: что я должен ей, не думаю ли я бессознательно слишком много только о себе. Не должен ли я эмигрировать любой ценой, просто из-за нее, из-за этого положения, поскольку для нее жизнь в этом мире сделалась почти невозможна. Она не требует. Но вследствие ежедневных опасностей, ее желание уехать сильнее, чем мое.

Должны ли мы решиться на это, несмотря на все эти ежедневные трудности и опасности, число которых растет с каждым днем? Несмотря на болезнь, старость, юридически неясные основания переезда, несмотря на неродной язык, несмотря на то, что Гертруда уверяет, что она не сможет выучить язык, несмотря на то, что у меня, может быть, не будет работы, несмотря на всю чуждость того мира, который нас встречает?

Этот риск имел бы смысл в крайнем случае настоятельной необходимости. Вопрос заключается в том, не наступила ли уже эта настоятельная необходимость – или, может быть, ее еще пока нет. Вычислить этого не может никто.

Может быть, это моя душевная слабость – что у меня такое сильное желание остаться здесь, такая сильная тревога перед заграницей? Мне обязательно нужна уверенность в материальном базисе, и, вместе с этим, отсутствие некоторых хлопот, чтобы суметь преодолеть остальные трудности и поверить в себя. Или в этом сказывается мудрость инстинкта, который знает, в чем я могу себе верить, а в чем нет?

Если бы это было ясно, я должен был бы преодолеть свою слабость. Проблема в том, что из этой слабости, я не могу правильно оценить ситуацию, это не просто совершенное безумие, но и нравственная неудача.

…Но основой нашего действия должно оставаться то, чтобы мы не расстались друг с другом. Чтобы мир, который хочет разлучить нас посредством расовой классификации, не проник в наш дом, чтобы мы оставались едины и разногласия не отравили нас.

* * *

Фактически в беседе Циммер забыл, что он здоров и что у него есть богатая родственница за границей. Поэтому он был несправедлив. Я бы все вынес, взял на себя всю боль, но только при условии, чтобы у меня не было материальных забот, и я мог работать. Иначе это все панические пробежки туда-сюда.

«Пожалеете когда-нибудь», – сказал Полльнов, когда я сообщил ему об отказе и сказал, что не жалею о нем. Я сказал, что должен принять свою судьбу и стоять перед ней смело и гордо, хочу иметь возможность в последний миг сказать: «Да будет

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 99
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?