убил тех босяков вчера вечером. Но я не знаю, как это получилось, и как эта штука оказалась у меня в кармане. Здесь, в этой боли, мне и не нужно знать. Я просто отмечаю вопрос и двигаюсь дальше. Ответы редки и приходят в своё время, но похмелья безотказны и никогда не бывают в дефиците.

Спустя некоторое время пульсация боли синхронизируется с моим сердцебиением. Какой-то древнегреческий философ сказал, что нет ничего, кроме атомов и пустоты. Сейчас моя голова — это одна большая пустота. Я беру с тумбочки бутылку Царской водки и делаю небольшой глоток. Подобное лечит подобное. Чтобы уравновесить гуморы. Так сказал Гиппократ[56]. Все вопросы к нему.

Я открываю глаза и смотрю в окно. Сейчас около четырёх. Облака перекати-полем катятся по синюшному небу. На юге города снова вспыхнули несколько пожаров. Подсветка выглядит как ядерный взрыв в замедленной съёмке. Моя Голгофа Лос-Анджелес никогда не выглядел красивее.

Я весь день ничего не слышу от Бримбориона. Интересно, нашёл он кого-нибудь пришить обратно палец? Я даже не знаю, занимаются ли они подобными вещами здесь внизу. Скорее всего, они считают, что если ты настолько туп, чтобы потерять палец, то заслуживаешь того, чтобы он оставался потерянным.

Позже проведать меня приходит Ветис.

— Вчера вечером на рынке сожгли ваше чучело, повелитель.

— Слышал. И не называй меня «повелитель».

— Я удвоил вашу личную охрану и разместил внизу ещё солдат легиона.

Мисс 45 просовывает голову в дверь. Ветис делает шаг назад. Она ждёт пару ударов сердца, и идёт дальше по коридору.

— Спасибо. Последнее время я чувствую себя хорошо защищённым.

Посреди ночи в спальне звонит телефон. Он никогда раньше так не делал. Я никогда им не пользовался. После четвёртого звонка я беру трубку.

— Алло?

— Смотрю, ещё жив и барахтаешься.

— Ты кто?

— Конь в пальто. Повтори вопрос, и услышишь: «слон в манто».

— Пошёл на хуй. Я вешаю трубку.

Когда я кладу трубку, снова раздаётся голос.

— Ты всегда такой серьёзный. Такой линейный. Тебе нужно научиться вникать в суть вещей.

Я почти узнаю голос, но не совсем.

— И в чём же здесь суть?

— Что ты — ничто. Ты всю свою жизнь дрался со Вселенной, и куда это тебя привело? Ты не настоящий Дьявол. Ты не Сэндмен Слим. Ты не человек, и ты не ангел. Некоторые живут в серых зонах, но ты, дружище, и есть серая зона.

— Предполагается, что я должен был что-то из этого понять?

— Ты всегда мог бы покончить с собой и избавить нас от хлопот.

— И что бы это изменило? Я бы просто очутился прямо здесь. Это тебя Бримборион надоумил?

— А ты как считаешь?

— Я считаю, что он где-то прячется и лечит руку с помощью виски, полируя его валиумом.

— Ну вот.

— Я должен был испугаться? Ты говоришь, как чей-то папаша, навязывающий печенья девочек-скаутов.

— Знаешь, не только у тебя есть гляделки. Не думай, что, если ты следишь за миром, мир не следит за тобой в ответ.

— Знаешь, я собираюсь найти тебя.

— Я рассчитываю на это.

Затем раздаётся щелчок, и линия замолкает.

Телефонный розыгрыш? Так это здесь выглядит? Это не Ад. Это какой-то детский сад.

Я просыпаюсь с болью. Похмелье прошло, и теперь я чувствую каждую частицу побоев, которые получил вчера вечером. У меня болит челюсть, а рёбра в синяках. При каждом движении доспехи давят на них, заставляя меня морщиться. В коридоре что-то разбивается вдребезги. Стекло и металл. Что-то тяжёлое падает на пол, как будто сквозь потолок провалилась машина. Я хватаю нож и бегу на звук.

Мисс 45 лежит на боку в гостиной возле одного из больших панорамных окон. Содержащий её мозг стеклянный купол разбит. Розовая плоть и спинномозговая жидкость вытекают на кафельный пол. Я стою возле тела и прислушиваюсь. Готовый к тому, что тот, кто добрался до неё, пришёл за мной.

Я ничего не слышу. Не было смысла в том, чтобы кому-то пробираться сюда, но они это сделали. Гляделка в коридоре исчезла, так что я не могу проиграть, что случилось. Может, мне не следовало так спешить отказываться от «Глока».

Обходя остальную часть пентхауза, я не вижу ничего необычного. Мне нужно вызвать кого-нибудь убрать гончую до того, как начнёт вонять как в лаборатории Мейсона. В спальне есть телефон. Я забираю из библиотеки «Глок» и направляюсь туда.

В спальне мелькает тень. Похоже, у Бримбориона всё-таки есть вторая отмычка. Здорово. Сперва я выясню, что он забыл в моём номере, а затем мне придётся убить его.

Но едва формируется эта мысль, я уже знаю, что она ошибочна. Бримборион не из этих ошиваюсь-вокруг-разбивая-адских-гончих. Особенно не тогда, когда только что потерял палец. Кто бы там ни был в спальне, яйца у него гораздо больше, а мозговых клеток намного меньше, чем у Бримбориона. Но он знает, кто охотится за мной, и назовёт мне имя, если мне придётся переклеить обои в коридоре его шкурой.

Держа «Глок» двумя руками как теле-полицейский, я плечом открываю дверь спальни. Никого не видно. Вхожу внутрь, обводя комнату пистолетом. Дверь тумбочки открыта, внутри пусто. Если мистер Скоро Умру находится в режиме перепуганного карапуза, он может оказаться под кроватью. Но, скорее всего, он в ванной, пытается протиснуться в сливное отверстие душа.

Я начинаю пересекать комнату, но добираюсь только до края кровати. Дверь у меня за спиной со скрипом открывается полностью.

— Вот твоя грёбаная почта.

Никаких сомнений, чей это голос. Бримборион. Я оборачиваюсь. Он видит у меня в руке «Глок» и во вдохновляющем проявлении инстинкта самосохранения отшатывается назад, ударяется головой о дверь и падает на колени. Я хватаю его за плечо и рывком поднимаю на ноги.

— Как ты сюда попал?

Он смотрит на меня так, будто я одновременно и туп, и спятил.

— Дверь была открыта.

— Не в чёртову спальню. В мою квартиру.

Он переводит взгляд на пистолет, а затем обратно на меня.

— У меня есть ещё один ключ. Ты собираешься убить меня за то, что я делаю свою работу?

В ванной разбивается стекло. Что-то ударяется о стену. Снова и снова. У кого-то там крыша едет. Я толкаю Бримбориона в угол комнаты. Он никуда не уйдёт, пока я не узнаю, не является ли участник номер два тем, кого он послал. Если он хочет получить какую-то компенсацию за свой палец, то будет разочарован.

Дверь в ванную медленно открывается, и выходит адовец. Парня можно было бы принять за человека, если бы его