— Мне очень жаль, — сказала Лэйси.

Рут помрачнела.

— Я хотела попросить вас не продавать дом. Но дело не во мне, не в моем виде из окна. С той зимы, как вы уехали, я чувствую себя виноватой. Я не помогла вам, и с тех пор пытаюсь представить, чего вам это стоило. Поэтому я никогда не здороваюсь — мне стыдно. Понимаете, меня так воспитали, быть сильной, а вы казались такой… Вы не поверите, но я считала, что помогаю вам.

— А надо было дать мне взаймы.

— Я была так рада, что вам не пришлось продавать дом. И теперь я тоже прошу вас не делать этого. Дом — это ваше богатство. Ваше будущее.

— За этот дом надо платить каждый месяц, а от бывшего я помощи не дождусь.

— А как же ваши девочки? Это их наследство.

— Мой жених не хочет, чтобы я оставила себе дом.

— Так не его же имя на документах на собственность? Не позволяйте этим двоим перетягивать вас туда-сюда, пока вы не забудете, что на самом деле важно.

Вот наглая женщина. Лэйси-Мэй встала, чтобы уйти, и Рут встала и, запинаясь, сказала:

— Я не умею держать язык за зубами. Простите меня, пожалуйста. Надеюсь, вы еще придете. В следующий раз никаких лекций. Просто попьем чаю. Приводите девочек.

Лэйси ничего не обещала и направилась к двери. К ее ужасу, Рут кинулась ее обнимать. Лэйси не сопротивлялась сильным рукам. Она позволила себя удержать. Рут была как дерево с глубокими корнями — и она будто знала, что больше всего Лэйси нужно что-то постоянное.

Риелтор ничего не сказал про застройщика и цену назвал не сильно выше той, что Лэйси и Робби заплатили за дом. Лэйси не нравилось думать, что ее обманывают, но еще больше ее раздражало, что он искренне не понимает, сколько на самом деле стоит дом. Они с Робби любили этот дом и любили в этом доме. Такая любовь меняет место, поселяется в стенах. Зайдя в дом, можно было ее почувствовать. Дом — это не просто окна, дерево и каркас.

Девочки ждали ее на крыльце, когда она вернулась. Они все были в грязи и трещали, как наэлектризованные, рассказывая, как провели утро с Робби.

— Папа поймал змею! — сказала Диана. — Он поднял ее палкой, голыми руками.

— Такой храбрый! — ахнула Маргарита.

— Ничего себе, — сказала Лэйси, потому что не хотела портить им веселье. — А что за змея?

— Медноголовка, — вставила Ноэль, и все ввалились в дом, не переставая болтать про папу, как он отвез их потом к ларьку с едой. Все вместе они съели аж восемнадцать тако: с картошкой и чоризо, с бобами, с яйцами, с кактусом.

— С кактусом? — подыграла Лэйси-Мэй.

— С кактусом! — воскликнули они, сбрасывая верхнюю одежду в грязное белье.

Настроение у них было лучше, чем обычно, как будто они забыли, что злятся на нее по каким-то причинам, о которых они никогда не говорили. Пока они спорили, кто первый пойдет в душ, пока не кончится горячая вода, Лэйси-Мэй отнесла одежду вниз в подвал.

В подвале было царство девочек. Чтобы как-то разбавить тусклый свет из крохотного окошка, они расставили по комнате розовые кресла и положили на пол ковер-радугу. Диана и Маргарита спали на двухэтажной кровати, а Ноэль на раскладном диване. Здесь же стояли телевизор и стиральная машина. Лэйси-Мэй загрузила стирку и пошла наверх, где Ноэль, естественно, отвоевала себе душ. Диана и Маргарита уже разделись до трусов, укрылись одеялом и смотрели мультики на диване. После такого количества тако они все равно насыпали миску хлопьев.

— Это еще что? Смотрите, как бы Хэнк вас не застал тут полуголыми.

Лэйси-Мэй велела девочкам пойти надеть хотя бы штаны и тут заметила на журнальном столике букет полевых цветов, перевязанный бечевкой.

— Это от папы, — сказала Маргарита. — Он тебе передал. Прости, мы забыли.

— Мы поехали их собирать… — начала Диана, но Лэйси не нужно было говорить, где они их собрали.

Белые и лиловые астры росли на тропе к карьеру, к тому озеру, куда она отвела его в детстве, где он чуть не утонул. Может, эти самые цветы с великолепными стройными бутонами росли там и тогда, много лет назад.

Лэйси только пробормотала, что ей надо сбегать в магазин купить что-нибудь на ужин, и выбежала, пока девочки не начали задавать вопросы. Она поехала в сторону Валентин-роуд, пытаясь вспомнить название мотеля, которое дал ей Робби.

Робби открыл дверь. Он был в майке и джинсах, с бутылкой пива в руке. Майка была полупрозрачная, и через нее просвечивала кожа. Лэйси-Мэй посмотрела на него так, чтобы он понял. Он запер дверь, опустил жалюзи. Она не могла произнести ни слова и села на край кровати, Робби встал перед ней на колени и ждал. Она первая его поцеловала. Они долго целовались, как будто хотели заново познать вкус друг друга: его марка пива, ее сигареты. Потом они легли на кровать, и Робби расстегнул джинсы, ясно показав, чего хочет. Ее удивило, что он именно этого желал спустя столько времени, но она не возражала. На какое-то время Робби и его удовольствие стали главными, а она только служила ему, и после всего, что произошло, в этом было что-то правильное. Он столько страдал. Его столько не было. Он тихонько вздыхал, вцепившись ей в волосы.

Потом настала ее очередь, и она кричала и вертелась, как будто не хотела, чтобы он довел ее до оргазма, как будто она этого не заслужила. Она вздымалась и прогибалась на волне ощущений. Робби вышел из нее, и скоро она уже плакала. Робби поспешно обнял ее, но она не хотела его объятий, она хотела, чтобы он ее имел, и она так и сказала, а он так и сделал, и больше она не плакала.

Потом он обвил ее руками. Она даже не сняла блузку и длинную юбку, в которой ходила на встречу с риелтором. Волосы у нее намокли от пота. От нее пахло. Робби сунул палец ей в пупок по старой привычке.

— Прости меня, — сказала она, и Робби не стал мучить ее и уточнять за что. Он поцеловал ее.

— Я думал, так ты меня встретишь, когда я вернусь домой.

— У нас больше нет дома.

— Почему, есть, — сказал Робби, поднимая бутылку с грязного пола.

— У тебя есть еще?

Лэйси подошла к крошечному холодильнику и вытащила бутылку. Ей хотелось спросить Робби, сколько еще женщин побывало тут до нее с тех пор, как он вышел, но она знала, что это несправедливо. Ей хотелось услышать «ноль». Ни одной. Она сорвала ладонью крышку с бутылки и сделала большой глоток.

— У меня сегодня была встреча насчет продажи дома.

— Зачем это? — сказал Робби. Он говорил легко и ласково, как будто они просто играют. Он всегда старался, чтобы все было легко, даже забавно.

— Посмотри, где ты живешь, Робби. Он только на бумаге наш дом. А когда мы разведемся, будет еще сложнее.

— То есть как разведемся? — Робби вскочил. Одна проблема была в его чувстве юмора и легкости — когда он их терял, он сходил с ума. — Сама сюда пришла, сама попросила меня заняться с тобой сексом и все еще собираешься выйти за Хэнка?