Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что случится с математикой без философии?
– Она изживет себя и станет никому не интересной, – кратко ответила Алсиона.
– А твои гиперкомплексные числа кому-нибудь интересны? – не удержался Думитру.
Она одарила его божественной улыбкой.
– Конечно. Я уверена, что настанет время и они понадобятся. Только пока никто не знает для чего.
Алси, казалось, успокаивалась, когда он бросал ей вызов, словно оказывалась в родной стихии. Это было странно, восхитительно и приятно возбуждало. Оживленность делала Алси крайне привлекательной, сама она этого не осознавала, и у Думитру возникло чувство, будто он подглядывает в замочную скважину. Для пробы он сменил тему, чтобы увидеть, какую это вызовет реакцию.
– Похоже, ты не слишком веришь в человеческую натуру, если придаешь такое значение тренировке ума.
– Невежество, бедность и глупость большинства людей мало вдохновляют, – ответила она. Ее раздражение было скорее направлено на неупомянутых родителей, чем на него. Искорки в ее глазах противоречили словам, Алси будто светилась изнутри. – Жизнь большинства определяют суеверия, привычки и эмоции. Так что логическое мышление надо всячески культивировать и тренировать.
Думитру медленно улыбнулся:
– Думаю, у некоторых философов ты не слишком популярна.
Алсиона удивленно посмотрела на него, потом взвизгнула от смеха, действительно взвизгнула – звонко, совсем по-девичьи.
– У меня есть противники, – призналась она, – но есть и горячие сторонники.
Думитру откинулся на спинку кресла.
– Я могу это понять. Ты женщина твердых взглядов. А твердые взгляды часто вызывают столь же серьезные отклики.
– Вот именно. – Алси так улыбнулась в ответ, что ему захотелось тут же ее поцеловать.
Покончив с супом, они занялись жарким, и Думитру прервал разговор. Он притворно сосредоточился на еде, но перед его внутренним взором мелькали живые картины прошлой ночи, влекущие к ночи предстоящей. Какую удивительную, необыкновенную женщину нашел он себе в жены: она оживлялась, занимаясь неженскими делами, и становилась совершенно очаровательной, обсуждая темы, обычно далекие от женского кругозора. Его отец наказал бы такую невестку как непокорную дочь, отобрал бы все ее книги и приказал занять ум более подходящими темами. Его дед, который не выносил людей, не разделявших его взглядов и смевших высказывать сомнения, был бы груб с ней. Но Думитру в этом отношении не походил ни на деда, ни на отца, он мысленно перенес Алсиону из замкнутого царства общепринятой женственности в совершенно иной мир.
Отбросив эти мысли, он нарушил молчание:
– Спустимся на грешную землю. Как тебе понравился первый день в качестве графини?
– Должна признаться, я так труслива, что не отважилась высунуть нос из этих комнат, – немного смутилась Алси.
Думитру не мог удержаться от усмешки:
– И это говорит женщина, которая воюет с седовласыми философами? Фи, женушка!
Как он и предполагал, Алсиона улыбнулась:
– Но я знаю язык философов, с которыми спорю. И гораздо свободнее чувствую себя в эзотерических дебатах, чем в руководстве домашним хозяйством. А здесь я пока чувствую себя как римский наместник, которого накануне падения империи сослали в отдаленную провинцию, и очень не уверена, что меня с радостью примут.
– Я не думал загружать тебя заботой о хозяйстве, иначе распорядился бы на этот счет, – признался Думитру. – Конечно, устно. Я не слишком привык записывать подобные дела.
– Я не намеревалась осмелиться… – вдруг встревожилась Алси.
Он мягко перебил ее, не позволив мучиться угрызениями совести:
– Это совсем не дерзость. Ведь что делает жена? Ведет дом мужа. Это моя неразумность не позволила тебе занять подобающее место. Завтра я пришлю к тебе священника. Хоть его немецкий и оставляет желать лучшего, он прекрасно говорит по-гречески и станет твоим переводчиком, если тебе понадобится поговорить со слугами.
– Конечно, – ответила Алси, но, судя по голосу, эта перспектива ее не слишком обрадовала.
– Какие-то проблемы? – спросил Думитру.
– Что? Нет, разумеется, нет, – быстро сказала она. – Я высоко ценю чистые комнаты и хорошую еду. – Она замолкла, но что-то недосказанное витало в воздухе.
Господи помилуй, у этой женщины есть тайна, подумал Думитру. Ее лицо могло быть непроницаемым, но когда Алси собиралась заговорить, оно тут же выдавало ее. Думитру не мог себе представить, как Алсиона сможет примириться с его вторым занятием, его главным ремеслом, где основой всему ложь, секреты и тщательно завуалированная полуправда.
– Так в чем дело? – громко напомнил он.
Алси долго молчала, словно пытаясь решить, стоит ли отвечать. Наконец она сказала:
– Честно говоря, меня мало заботит, как убирают мою комнату и готовят еду. Если ты хочешь, чтобы я присматривала за хозяйством, я стану этим заниматься. Я знаю, как это делается. Считается, что девочек воспитывают именно для этого. Но если дела будут спокойно идти без моего участия, я предпочту не вмешиваться. Мне бы хотелось, чтобы, насколько это возможно, все шло с минимальными усилиями с моей стороны.
– Особенно потому, что формулы гораздо увлекательнее, – усмехнулся Думитру.
Алсиона застенчиво улыбнулась в ответ, неуверенная в его одобрении.
– Совершенно верно, – согласилась она.
– Что ж, тогда не вижу, зачем тебе взваливать на себя эти обязанности, – сказал он. – Старая Стана Букатару – опытная экономка, а с тем, что не в ее власти, прекрасно справится мой управляющий Петро Волынроский. Однако отказ от хозяйственных забот языковые проблемы не решит.
– Конечно, – с готовностью согласилась Алси. – Я горю желанием выучить местный язык, румынский или как он называется…
– Валашский, – поправил Думитру. – У меня есть способности к языкам, но я плохой учитель, а вот наш священник отец Алексий – прекрасный педагог. Пока я не уехал во Францию, он был моим наставником.
– Буду рада заниматься с ним, – с искренним воодушевлением сказала Алси. – У него очень доброе лицо.
Думитру фыркнул от смеха.
– Он похож на старого медведя.
– Ну уж нет, – возразила Алси. – У него такие добрые глаза.
– Я слишком хорошо помню его розги, наверное, поэтому он меня немного пугает, – с насмешливой доверительностью полушепотом произнес Думитру.
– Наверняка ты их заслуживал, – чопорным тоном произнесла Алси, но ее глаза озорно поблескивали.
– Коли уж на то пошло, он никогда не наказывал меня за то, за что не выпорол бы отец, – признался Думитру, откинувшись на спинку кресла. – Но это не прибавляет мне желания навестить его комнату, где он обычно вершил наказание. Значит, договорились? – спросил он, возвращаясь к главному вопросу.