– Что ж, имеешь право, – он не стал настаивать, и уже за это я была ему благодарна. – Как насчет того, чтобы перекусить?

Я огляделась по сторонам и обнаружила, что мы вышли к небольшому ресторанчику с большой террасой. Солнце садилось, и резные столики, утопающие в зелени, выглядели как картинка из сказки. От этой картины внутри слало легко и светло. Посетителей почти не было, лишь в дальнем углу сидела одна-единственная парочка.

– С удовольствием, – легко согласилась я.

Ведь это от меня и требуется – соглашаться. И никто не виноват, что соглашаться с этим мужчиной так легко и приятно.

Еду принесли быстро, и она оказалась потрясающе вкусной. Рэй заказал еще и бутылку вина, разлил его по бокалам. И подмигнув мне, сказал:

– Ну что, выпьем за наш отличный уикенд. По-моему, все прошло необыкновенно.

Он тепло улыбнулся.

Я сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться в ответ, потому что услышала главное – «все прошло», и это только подтвердило мои грустные мысли.

Для него все уже прошло. Он отлично провел время. Уверена, он ничуть не кривил душой, ему действительно понравилось. Но и только…

Все прошло.

Изо всех сил стараясь выглядеть безмятежно, я сказала:

– Да, это было здорово…

Он удовлетворенно кивнул, как будто бы ему действительно было важно, чтобы нравилось не только ему. Впрочем, может, так и есть. Мужское эго требует, чтобы женщины были без ума от него, и он с радостью находит этому подтверждение.

А вот мне не мешало бы оставаться в своем уме!

– Знаешь что, – он наклонился ко мне и теперь почти шептал на ухо. Его дыхание коснулось шеи, вызвав легкую дрожь. – Ни в коем случае не бросай музыку, у тебя есть талант, поверь. Я в этом разбираюсь. Даже если будет трудно, не бросай.

Я улыбнулась и кивнула, подумав про себя: откуда богатому мужчине знать, что такое на самом деле «трудно». В его мире огромных банковских счетов и дорогих отелей такого «трудно», как у меня, просто быть не может.

Я поежилась: вечерняя прохлада уже ложилась на город.

– Ты совсем замерзла, мы возвращаемся в отель, – не терпящим возражения тоном, сказал он.

Я кивнула: не только потому, что за эти дни привыкла соглашаться со всем, что он говорит. Но и потому, что сама этого хотела. Это его «вернемся в отель» явно не предполагало, что мы будем вести там светские беседы. Да мне больше и не хотелось никаких бесед.

Хватит.

К этому можно привыкнуть, можно во что-то поверить, а я не хочу.

Единственное, к чему я готова – признать, что мне нравится ему отдаваться. И сейчас, даже сильнее, чем раньше, хотелось прижиматься, впускать его в себя, растворяться, сливаться в одно. Не задумываясь, подчиняться каждому его слову и даже взгляду. Угадывать его желания. Исполнять. Упиваться его властью и моей беззащитностью.

И не думать о том, что будет потом.

Главное – не думать.

В отель мы вернулись, держась за руки.

Так странно для наших с ним отношений. Но я не убрала руку, когда его пальцы сплелись с моими.

Я хотела чувствовать его, хотела, чтобы между нами была хотя бы видимость привязанности.

Не знаю, заметил ли он – надеюсь, что нет – как в лифте я не просто стояла с ним рядом, а вдыхала его запах. Чтобы запомнить, чтобы насладиться им, чтобы он проник мне под кожу, потому что время, отведенное нам, стремительно убегало.

Не знаю, чувствовал ли он, как дрожат мои руки, когда я поправляла его воротник.

Не знаю, догадывался ли, что я не жду, когда мы расстанемся, а боюсь этой минуты.

Мне хотелось быть ближе, еще ближе к нему.

Хотелось как можно дольше ощущать на себе его пронзительный взгляд и трепетать от того, как стремительно он темнеет. Из-за меня. Из-за того, как я смотрю на него. Из-за того, что он видит мое желание, а я его не скрываю.

В номер мы не входим, а практически вваливаемся. И едва закрывается дверь, он тут же прижимает меня к ней, ныряет рукой в мои трусики и удовлетворенно улыбается, когда чувствует влагу.

– Прогулка пошла тебе на пользу, – слышу довольный рокот, когда его губы начинают скользить по моей шее.

Он не целует, он горячит мою кожу своим дыханием, дразнит, заставляя выгнуться в поисках его ласки.

Мне хочется сильнее, острее, хочется чего-то на грани, и я практически хнычу, когда он резко сдирает с меня трусики, заставляя их болтаться на щиколотках. Дает мне секунду, чтобы избавиться от преграды, раздвигает мои ноги коленом и вжимается в меня напряженным пахом.

Одежда не мешает, наоборот, жесткая ткань его джинсов так приятно ощущать на чувствительной коже.

– Посмотрим, как сильно ты хочешь сказать мне «спасибо», – усмехается он.

И когда я отвлекаюсь на эту улыбку, рвет на груди мое платье, и приподнимает светлые брови, заметив, что мои соски тоже возбуждены.

– Красиво, – его ладони накрывают мои полушария, мнут их, а член продолжает тереться об меня, не давая возможности хоть что-то сказать.

Громкие вдохи и выдохи – вот мой ответ.

И тихий, протяжный стон, когда он наклоняет голову и принимается лизать мои соски. С таким удовольствием, с таким упоением, будто сильно скучал и мечтал об этом всю нашу прогулку.

Не могу сдержаться, не могу спокойно переносить эту сладкую пытку – обхватываю его голову, пропускаю его волосы через пальцы, сжимаю их и притягиваю его ближе.

Пожалуйста, ближе…

Его язык творит чудеса, а член… у меня перехватывает дыхание от напористых движений, когда он в меня вжимается.

До безумия хочется наконец почувствовать его в себе, поймать ритм, который выберет Рэй и жадно, открыто подмахивать.

Но у него на ночь совершенно другие планы.

Побаловав мои соски, он поочередно дует на них, заставляя желать его еще больше. А потом отодвигается, рывком снимает с меня разорванное платье и, склонив голову, вкрадчиво произносит:

– Я подготовил для тебя новый наряд.

Затаив дыхание, так и стою у двери, наблюдая за тем, как он скрывается в своей комнате. А потом выходит с мотком длинной веревки.

– Подойди, – требует он.

Вздрагиваю от его властного голоса, почти теряю сознание от темноты его взгляда, который, словно поводок, ведет меня к моему хозяину. И застываю покорно, когда он начинает меня «одевать».

Прочная вязь веревок на моем теле…

Они больно врезаются в кожу. На этот раз он не жалеет меня, не осторожничает, связывает туго.

Так туго, что я не могу пошевелиться, чтобы веревки не впивались в кожу. И все-таки я пытаюсь. Двигаюсь навстречу. Потому что хочу этой боли, хочу ее еще больше…