Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И еще осталась мазь, потом надо утеплиться, и часа два — не меньше, поспать.
— Ну, надо так надо, — Мефистофель уже как Герасим был на все согласен.
Он безропотно раздвинул лацканы халата, то есть само собой подразумевалось, что это я буду мазать. Я отвинтила крышку с баночки и опять присела на кровать. Он закрыл глаза, а я украдкой его разглядывала: широкая грудь, мышцы под упругой кожей, треугольник жестких волос… В тусклом лунном свете… Я очнулась, поймав себя на том, что слишком долго вожу рукой по его коже. Заправила полы халата, Мефистофель открыл глаза:
— И это все? — опять эта его улыбка-усмешка.
Я даже разозлилась:
— ВСЕ!
Но уже у дверей не выдержала:
— А вы сегодня ели?
— Ага, вот ты меня накормила чаем с вареньем!
— Хорошо бы было бульон часа через два… пока вы поспите. Ладно, договорились — я вернусь через два часа. Если что-то будет нужно, напишите. Да, и ключ от номера я взяла! — я все-таки не удержалась и «шпильку» в его адрес отправила. Но спросить прямо в лоб, где мои ключи, что он делал ночью в моей квартире, и что, черт возьми, было здесь неделю назад, не хватило духу.
Я спускалась в лифте и смотрела на себя в зеркале. Вот говорю себе постоянно, какая я умная и сильная, что все легко могу сделать, было бы желание, а внутри — я маленькая девочка, которая с удовольствием осталась бы умной и красивой, но перестала бы быть сильной. И вся эта история с Мефистофелем была наглядным примером: как тушевалась в общении с ним с самого начала, так и продолжаю. Как при этом я могу ввязываться во все масштабные проекты — уму не постижимо. Мой внутренний монолог прекратился извещением механического голоса в лифте и доставке на нужный этаж.
Следующие два часа я провела как на иголках, постоянно кидая взгляд в нижний правый угол монитора. В кафе взяла две порции куриного супа на вынос, а у двери номера Мефистофеля запнулась: предупредить или сразу входить. Но решила отправить предварительное сообщение: «Могу я войти?».
Ответа не последовало. Я достала ключ и открыла дверь.
— Я же еще не написал, — удивился Мефистофель, полусидя в кровати с телефоном в руке.
— А это чтобы вам не напрягаться. Как самочувствие? — было ощущение, что выглядит он чуть лучше.
— Горло как будто не болит.
— Это хорошо!
Я аккуратно перелила в чашку бульон, он жадно выпил. Перелила бульон из второго контейнера. Я наблюдала за ним, и понимала, что испытываю какое-то удовлетворение, почти похожее на то, когда собака приходит в приют, наедается до отвала и благодарно машет хвостом. Так, стоп! Какая же бездомная собака?! Еще не хватало Мефистофеля за ушком почесать.
— Давай сюда все остальное, — и, забрав у меня контейнер с лапшой, съел содержимое из первого и из второго контейнера, черпая чайной ложкой. — Хоть человеком себя почувствовал.
Я навела порядок, собрала контейнеры, помыла чашки, а когда вернулась из ванной, он спал. Ну вот, ни спасибо, ничего! Но внутри все равно было удовлетворение, словно еще одно питомца выходила, вылечила и пристроила в семью.
Тихо вышла из номера.
На следующий день Эльвира сообщила в бухгалтерии, что Мефистофелю стало лучше и утром он улетел. Я почувствовала легкий укол, только не поняла чего. Ревности? Эльвира каким-то образом узнала, хоть она и секретарь и по роду деятельности ей, наверное, положено, а я бы так могла и не узнать.
Глава 9. День рождения Эльвиры и открытие детской площадки
Больше никакой информации о Мефистофеле не поступало, однако на электронную почту от него пришел возврат сметы с пометкой «ошибка» и с выделенным маркером неточных позиций, тогда как такого рода документы загружаются через корпоративную программу, проходят общее согласование и отказ также осуществляется в этой системе, его видят все участвующие в процессе, что в целом не очень хорошо, когда указывают на твои ошибки, и это все видят. Поэтому смета по электронной почте дает мне возможность самой внести исправления…. И он никогда так не поступал.
Неделя в целом выдалась довольно-таки насыщенной: моя детская площадка подходила к завершению, сдача ожидалась в конце недели, поэтому наступили самые жаркие деньки. Выполняла работу бригада веселых и бравых белорусов под руководством Дмитрия, которого все звали просто Митей. Это был широкоплечий мужчина лет тридцати — тридцати пяти с неизменной красной банданой на голове в комбинезоне и футболке без рукавов, которая открывала взору загорелые руки с накаченными мышцами, а еще неизменной была улыбка на его лице, широкая и открытая.
Когда я появлялась на объекте, то по площадке, словно это футбольный мяч, передавался звонкий клич: «Митя-а-а-а-а! К тебе пришли!»
«Митя-а-а-а-а! К тебе пришли!» — и передав следующему, хлопцы прекращали работу, кто, опираясь на лопату, которой до того копал, кто, пристраивая качели или носилки на землю, которые до этого несли, и широко улыбаясь, наблюдали за дальнейшим развитием событий, словно были зрителями в театре.
— Ну, работаем, работаем! — появился Митя и смешно бранился на своих работяг, но при этом широко улыбался. Было забавно. Те опять брались за лопаты, качели, носилки, но улыбаться не переставали, как и переглядываться и кидать на нас мимолетные взгляды.
Любая моя просьба и замечание воспринимались с таким воодушевлением, словно я не на ошибки указывала, а наоборот, обещала премию заплатить. Тут же всё исправлялось, либо мне сообщали, когда будет исправлено. Я не возражала и даже поддерживала эту игру, пусть хлопцы развлекаются, тем более что делу это даже помогало.
Накануне сдачи — в четверг, закатывали разноцветной резиновой крошкой асфальтовое покрытие и раскатывали по периметру готовый газон. Мы с Митей обходили площадку, смотрели, что еще можно подправить.
— А садись, покачаю! — предложил Митя, когда мы подошли к качелям.
— А на них уже кого-то качали? Или быть мне Лайкой?
— Нет, Лайкой не надо. Давай или Белкой, или Стрелкой, выбирай!
Под улыбки ребят я благосклонно приняла приглашение. Митя раскачивал меня, а мы оглядывали плоды наших трудов. Площадка мне самой нравилась: комфортная, удобная, и
