что чашу не выносят, когда нет причастников: если хочешь причаститься, надо предупредить до начала службы. А вообще перед причастием положено исповедоваться. Предложил прийти в другой раз — сначала на исповедь, потом к причастию.

Священника звали отец Панкратий. Родом из Закарпатья, в прошлом послушник Почаевского монастыря, он говорил с сильным украинским акцентом. Отец Панкратий не спешил уходить и начал задавать Алеше вопросы: кто он, где учится, чем интересуется, кем хочет стать. Алеша на все вопросы отвечал коротко и почтительно.

В следующий раз он пришел к отцу Панкратию на исповедь. Тот ни о чем не спрашивал, только кивал головой и иногда вздыхал, повторяя: «Господи, помилуй». Потом накрыл голову Алеши широкой бархатной лентой, висевшей на шее, и произнес: «Проща́ю и разреша́ю тя от все́х грехо́в твои́х».

На Литургии мальчик впервые в жизни причастился.

После этого он стал ходить на службы по воскресеньям и церковным праздникам. Иногда приходил и в будни.

* * *

Однажды после утренней службы Алеша — ему тогда только исполнилось тринадцать — подошел к отцу Панкратию и спросил, может ли он прислуживать в алтаре. Отец Панкратий ответил не сразу. В те годы существовал негласный запрет на участие в богослужении несовершеннолетних. Алешу, хоть он и выглядел чуть старше своего возраста, трудно было выдать за шестнадцатилетнего. И все-таки священник сказал:

— Приходи.

Первое вхождение в алтарь было незабываемым. Это произошло в праздник Троицы, когда храм украшен свежими березами, а на полу лежит трава. Священник сказал ему, что перед входом в алтарь надо обязательно перекреститься и поцеловать дверь. Потом ввел его внутрь.

Какая-то неземная тишина царила в алтаре. И даже воздух здесь был другой — еще более густой и насыщенный, чем в храме. Лучи света пронизывали алтарное пространство, освещая угол позолоченного престола и стоящий за ним огромный подсвечник с семью зелеными лампадами. Клубы кадильного дыма поднимались вверх, растворяясь в солнечных лучах.

— Ну что стоишь? — ласково спросил священник. — Сделай три земных поклона.

Алеша трижды перекрестился и трижды встал на колени. Священник, внимательно наблюдавший за ним, сказал, что поклоны надо делать не так. Вставать не на одно колено, а сразу на два, и в пол упираться не растопыренными пальцами, а костяшками сложенных пальцев.

Еще священник объяснил, что к престолу находящемуся в центре алтаря, нельзя прикасаться никому кроме священника и дьякона. Стоять и проходить перед ним никто другой тоже не может. Если надо попасть на другую сторону алтаря, проходить можно только через «горнее место» — за престолом. Там помещалась большая икона воскресшего Христа, написанная красками на стекле и подсвеченная сзади электричеством.

Алеша слушал и запоминал, но никак не мог справиться с охватившим его трепетом. Это чувство впоследствии несколько смягчилось, но никогда не покидало его, если он находился в алтаре.

Отец Панкратий предложил ему выбрать себе стихарь — длинную одежду до пят, которую носят алтарники. Из висевших на вешалке стихарей Алеша выбрал тот, что подходил ему по росту, и получил благословение священника. Когда надел, почувствовал себя так, будто носил эту одежду всегда.

* * *

Обязанности алтарника несложные, и Алеша быстро их освоил под руководством старшего алтарника Вячеслава. Перед началом службы надо разжечь кадило — для этого используется специально изготовленный уголь в виде больших таблеток. В нужные моменты на горящий уголь надо класть ладан и подавать кадило священнику, целуя ему руку. Дважды во время Литургии алтарники выходят со свечами, потом возвращаются в алтарь. Ближе ко времени причастия надо вскипятить воду и, налив кипяток в серебряный сосуд, подать его священнику. Потом подготовить «запивку» — вино, обильно разбавленное теплой водой. И нарезать антидор — освященный хлеб.

После службы надо навести порядок в алтаре: почистить лампады и налить в них масло, развесить облачения, иногда — помыть полы или пропылесосить ковры. Алеша был старательным и к тому же молчаливым. Отец Панкратий редко делал ему замечания.

Но однажды, когда старший алтарник во время службы начал что-то объяснять Алеше, а тот стал переспрашивать, отец Панкратий резко сказал обоим:

— Снимите стихари и выйдите из алтаря, там пообщаетесь.

От огорчения мальчик едва не расплакался, но стихарь снял и остаток службы простоял вне алтаря.

— Запомни, Алеша, — сказал после службы отец Панкратий, — алтарь не место для разговоров. В алтаре живет Бог. Во время Литургии Он незримо присутствует среди нас вместе с ангелами и святыми. Здесь не должно быть никаких посторонних мыслей и разговоров.

* * *

Иногда Алеша видел, как отец Панкратий плачет во время службы. Это случалось с ним чаще всего на Литургии, но подчас и на вечерней службе. Плакал он беззвучно, вытирая глаза платком.

Однажды после Литургии он присел в кресло отдохнуть. Алеша сел рядом. Отец Панкратий посмотрел на него с теплотой и сказал:

— Желаю тебе стать священником.

Алеша никогда раньше об этом не думал. Хотел, как отец, стать моряком. Но до того надо отслужить в армии, и Алеша решил, что пойдет на Северный флот. Чтобы подготовить себя к этому, он с тринадцати лет начал закаляться. Сначала обливался холодной водой, а потом стал купаться в реке в любое время года.

Зимой, когда река замерзала, он окунался в прорубь. Всегда трудно было раздеться на морозе. Но когда он нырял в ледяную воду тело начинало гореть, как будто его пронзали тысячи раскаленных игл. Он любил это ощущение. Любил выходить из воды: морозный воздух казался теплым, а от тела шел пар.

Потом надо было побыстрее одеться и пробежать пару километров, чтобы не замерзнуть.

* * *

Учился Алеша не очень хорошо. Точные науки ему не давались: по алгебре, геометрии, физике и химии он получал тройки. Лучше обстояло дело с русским языком и литературой, поскольку мать с детства учила его грамотно писать.

С диктантами по русскому языку он обычно справлялся легко. Соседи по парте у него списывали, и он этому не препятствовал. Некоторым помогал во внеурочное время. Зато на уроках физики или химии наступал его черед списывать у соседей.

Чем глубже мальчик погружался в церковную жизнь, тем острее чувствовал, как она не похожа на то, чему его учат в школе. Мир церкви и мир, в который он возвращался, выходя из храма, словно не соприкасались между собой.

В школе почти никогда не говорили ни о Боге, ни о церкви. Если и говорили, то только о «религиозных предрассудках», «фанатизме» и «мракобесии».

Однажды на уроке истории рассказывали о Византийской империи. Учительница показала две