– Ошибаешься! – Отец Бристал вскинул руку, в которой держал свиток пергамента. – Я только что был дома у Верховного судьи Монклера. Он наделил меня правом председательствовать на этом суде и отклонить твой приговор!

Судья Эвергрин развернул свиток, чтобы все в зале увидели официальный приказ, заверенный подписью Верховного судьи Монклера.

– Это возмутительно! – воскликнул Олдрегейд. – Твоя дочь – ведьма, Эвергрин! Она должна понести наказание за свои преступления!

– И понесет, но не ты его назначишь, – оборвал его отец Бристал. – Монклер приговорил ее к жизни в исправительном учреждении на Северо-восточной равнине Южного королевства, где она будет пребывать до дальнейших указаний. В этом учреждении содержатся девушки с теми же отклонениями, как у моей дочери. Снаружи ждет карета, чтобы отвезти ее туда. Также Верховный судья приказал тебе убрать любые упоминания об этом слушании из всех судебных протоколов.

Судья Олдрегейд замолк, обдумывая следующий шаг. Осознав, что связан по рукам, он пришел в ярость и принялся колотить судейским молотком по подставке, пока тот не развалился на части.

– Что ж, похоже, судья Эвергрин воспользовался своими связями, чтобы использовать закон в личных целях. Сейчас мне не остается другого выбора, кроме как подчиниться приказу Верховного судьи. Стража, отведите ведьму Эвергрин к карете.

Не дав ей попрощаться с братьями, стражники подняли Бристал с плахи и потащили прочь из зала суда.

– Отец, куда меня везут? Что это за учреждение? Отец!

Несмотря на отчаянные мольбы дочери, судья Эвергрин хранил молчание. Он даже не посмотрел ей в глаза, когда стражники провели ее мимо него.

– Не смей называть меня отцом, – бросил он ей вслед. – Ты мне больше не дочь.

К рассвету Бристал была уже так далеко от Чариот-Хиллз, что не слышала утренний колокольный звон. Закованная в кандалы, она тряслась в маленькой карете, ехавшей по длинной и ухабистой дороге через Северо-восточные равнины Южного королевства. Эта местность оправдывала свое название: куда ни глянь, на мили вокруг простиралась равнина. С каждым часом поросшая травой земля становилась все суше, а небо над ней – все темнее, пока они не слились в одну беспросветную серость.

Возница делал остановки, только чтобы покормить лошадей, и время от времени стражники выпускали Бристал из кареты справить нужду на обочине дороги. Из еды они дали ей лишь кусок черствого хлеба, но она боялась есть его сразу, потому что не знала, когда ее покормят в следующий раз. Кучер не говорил, далеко ли до места назначения, поэтому на второй день путешествия Бристал забеспокоилась, доедут ли они туда вообще. Она пришла к мысли, что в конце концов карета остановится и стражники бросят ее одну в какой-нибудь глуши, – возможно, это и задумали отец с Верховным судьей.

Ближе к вечеру второго дня Бристал наконец заметила вдали признаки цивилизации. Когда карета подъехала ближе, она увидела деревянный указатель, на котором было написано:

ИСПРАВИТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ДЛЯ НЕБЛАГОПОЛУЧНЫХ ДЕВИЦ

Карета свернула на грунтовую дорогу и поехала в ту сторону, куда показывал знак. Бристал порадовалась, что пункт назначения все же существует, но, когда на горизонте показалось то самое учреждение, она подумала, что лучше бы ее бросили посреди глуши. Место это было очень неприглядным, при одном лишь взгляде на него Бристал почувствовала, как в ней гаснет надежда.

Исправительное учреждение для неблагополучных девиц стояло на вершине единственного холма на Северо-восточной равнине. Это пятиэтажное здание представляло собой жалкое зрелище: стены, построенные из крошащегося кирпича, обветшали и покосились, крошечные окна, забранные решетками, не имели стекол. Соломенная крыша сильно прохудилась, а торчащая из ее верхушки кривая каминная труба придавала строению вид громадной гниющей тыквы. Здание было обнесено каменным забором с острыми зубцами поверху.

Карета Бристал остановилась у ворот учреждения, и возница свистнул горбатому привратнику; тот, прихрамывая, вышел из будки и впустил их. Они поехали дальше по дороге, которая вилась между высохшими земельными угодьями, принадлежащими учреждению. Куда бы Бристал ни посмотрела, она всюду видела девочек и девушек примерно от восьми до семнадцати лет. Каждая из них носила блеклое платье в серо-черную полоску, косынку, которая убирала волосы с лица, и рабочие ботинки на несколько размеров больше. Все девушки были бледными и выглядели изнуренными и истощенными, словно давно недоедали и недосыпали. Глядя на них, Бристал подумала, что в скором времени и сама превратится в такую же невзрачную тень, как и они, а от нее прежней ничего не останется.

Заключенные были поделены на группы, каждая из которых занималась каким-то делом. Одни кормили кур в переполненном курятнике, другие доили тощих коров в небольшом хлеву, третьи собирали овощи в огороде, где все, казалось, зачахло на корню. Но у девушек были и другие занятия, смысла которых Бристал не поняла: одни копали лопатами глубокие ямы в земле, другие перетаскивали туда-сюда тяжелые булыжники, а третьи ходили по кругу с полными воды ведрами в руках.

Девушки не противились этим бессмысленным занятиям и выполняли их бессознательно. Бристал подумала, что так они стараются не привлекать к себе лишнего внимания надзирателей, следивших за их работой. Одетые в черные мундиры, они держали руки на хлыстах, свисающих с пояса, и не сводили глаз с заключенных.

Посреди двора стояло необычное устройство, от одного вида которого у Бристал побежали мурашки. Выглядело оно как большой каменный колодец, но вместо ведра к вороту крепилась толстая доска с тремя отверстиями – судя по размерам, под чьи-нибудь запястья и шею. Бристал надеялась, что ей не придется узнать истинное предназначение этого приспособления, пока она будет здесь находиться.

Карета остановилась у входа в здание. Кучер и стражники вытащили Бристал наружу, и она вздрогнула: на улице оказалось холоднее, чем она ожидала. Двери дома открылись, скрипя заржавелыми петлями подобно хрипу раненого зверя, и на крыльцо вышли мужчина и женщина, чтобы приветствовать прибывших.

Невысокий мужчина фигурой походил на перевернутую грушу: голова у него была необычайно широкой, шея очень толстой, а туловище сужалось книзу. Одевался он щегольски: как ни странно, голубой костюм ладно сидел на его несуразных формах, а его наряд завершал красный галстук-бабочка. С губ его не сходила кривая усмешка. Женщина же напоминала огурец: при росте вдвое больше, чем у мужчины, ее фигура во всех местах от шеи до ног имела одну ширину. Выглядела она скромнее и носила черное платье с высоким кружевным воротничком. На лице женщины будто застыла хмурая гримаса, и казалось, что она никогда в жизни не смеялась.

– Что вам угодно? – сказал мужчина низким хриплым голосом.