этот момент дверь в паб распахнулась, и внутрь, вместе с клубами морозного пара, ввалились два ярких представителя этой самой реальности.

 

Вар

 

Я пластал мясо на кухне, размышляя о превратностях судьбы и особенностях кулинарии здешних мест. Интересно, что никакого удивления я не чувствовал, словно бы организм уже сам, автоматически перестраивался на мировосприятие эпохи, в которой оказывался наш «Дубовый лист». Даже то, что на мне грубые штаны, отдаленно напоминающие что-то очень знакомое, и холщовая рубаха с высоким воротником на костяных пуговицах, я заметил не сразу. Более тщательный осмотр штанов меня все-таки удивил. Заклепки на карманах, грубый синий деним… потертый кожаный лейбл на заднице — ба, да это же «ливайсы»! Почти современные джинсы, хотя джинсами здесь и сейчас их еще никто не называет, все предпочитают загадочное «комбинезон без верха». Зато заклепки имеются даже на ширинке — вот это я понимаю, основательный подход. Говорят, эти самые клепки от конской сбруи убрали с ширинки только после того, как стали поступать многочисленные жалобы от суровых парней — лесорубов, золотоискателей и прочих ковбоев. Не один из них, сидя у костра с широко расставленными ногами и без нижнего белья, обжег себе хозяйство накалившейся заклепкой. Приятного мало.

Но у меня здесь никакого костра не было, так что заклепки мне не мешали. Оправив фартук, я продолжал рубить стейки и одновременно прислушивался к тому, что творится в зале.

— Эй, приятель! — заблажил один из двоих, круглолицый мужичок с висячими усами. — Мне бы горло промочить!

— Запросто, — отозвался Фараон, выставляя на стол две толстых стопки зеленого стекла. — А товарищу твоему?

— А товарищ — ик! — за себя сам скажет, — проворчал второй, крепко сбитый дядя с большой щербиной в зубах и нехорошим шрамом на лбу. — Мне того же, что ему.

Они подошли к стойке и принялись развязывать холщовые мешочки, как по волшебству, появившиеся в узловатых пальцах.

— Ну это… Где у тебя тут…

— Чего изволите? — непонимающе спросил валлиец.

— Весы, чего же еще! Золотишко взвесить!

— А. вон что. Это запросто.

Рука Фараона нырнула под стойку, и он тут же взгромоздил на стол весы. Две латунные чашки на цепочках, набор гирек — все чин по чину.

— Во, это дело другое! — распространяя вокруг себя густейший запах перегара, осклабился круглолицый. — Бумажек мы с собой не носим, уж извини.

Он влез щепотью в мешочек и щедро сыпанул на чашку весов сверкающий желтый песок.

Фараон невозмутимо, как будто всю жизнь только этим и занимался, произвел расчет и выставил на стойку бутылку виски.

— Такого не пил, — прохрипел щербатый. — Что за дрянь?

— Это не дрянь, джентльмены! — с достоинством провозгласил хозяин паба. — Это лучший ржаной виски, который вы пробовали до сих пор!

— Все так говорят, — отмахнулся мужик со шрамом. — Верно, Сэм?

— Слова — пыль, — веско подытожил Фараон, — а вот личная дегустация…

— Чего? — разинул рот круглолицый Сэм.

— Я говорю — надо пробовать. Ваше здоровье, джентльмены, и пусть удача наступает вам на пятки!

Мой приятель молниеносно наполнил третью стопку и опрокинул ее себе в рот. Двое местных последовали его примеру.

— Ух! — крякнул Сэм. — Джордж, да это же чистый нектар! Прям как в лучших заведениях!

— Будто бывал ты в лучших заведениях, ага, — покривился щербатый. — Но что верно, то верно, пойло хоть куда. Я такого и не пробовал, а ведь спроси кого хочешь, все скажут, что Сэм Миллз пивал везде и всюду!

— Еще по одной? — спросил Фараон.

— Не спрашивай, — хрипнул Джордж, утирая костяшкой пальца невольную слезу умиления. — Наливай! Да не эту фитюльку, лей в стакан!

И корявые лапищи снова потянулись к заветным мешочкам.

Я покачал головой. Да, вот так и происходит самый обычный процесс расставания с денежными средствами в обмен на горячительные напитки. Наверное, еще при Хаммурапи было то же самое. Хотя…

Додумать свое «хотя» я не успел.

Дверь снова распахнулась, и вместе с паром в паб вломилась заиндевелая фигура.

— Доктора! — выкрикнула она. — Доктора, ради всего святого, черт вас побери!

 

Фараон и Вар

 

Двое пьянчужек, которые уже изрядно опростали свои золотые запасы, повернулись к двери, забыв про выпивку. Краем глаза Фараон заметил, что оба стакана, оставленные на стойке, мистическим образом опустели. Из-за линялой портьеры раздалось довольное урчание.

— Твою мать! — яростно прошептал он в сторону портьеры и погрозил кулаком. — прилично себя веди!

— Мёрзь… Шерсь неть! — жалобно пропищали в ответ. К счастью, этого никто не услышал.

Заиндевелая фигура шагнула вперед, снежные хлопья посыпались на пол.

— Доктора! — с отчаянием в голосе снова выкрикнул высокий бородатый здоровяк в меховой куртке и треухе.

— Что случилось, сэр? — спросил его Фараон с металлическими нотками в голосе. — Успокойтесь, говорите яснее, что у вас за беда? 

Варфоломей тоже вышел из кухни и вопросительно уставился на гостя.

— Бен Фергюссон там, на санях, ногу придавило деревом… кость наружу… чертов коновал Смитсон спит, как полено, пьяная скотина… Я шел наугад…— тяжело дыша, бородач пытался объяснить нам все это. Видимо, красноречием он не отличался. Потом он ахнул красным кулачищем по дверному косяку и взревел: — Единственный хирург, этот трус Полсон удрал три дня назад с чужой женой! Во всем Доусоне полно блядей и пьяниц, но никто не может даже зуб выдрать! А Бен…

— Тихо!

Фараон вытер руки полотенцем и позвал:

— Вар, дружище!

Повар появился в дверном проеме и вопросительно поглядел на компаньона.

— Вар, нужно вскипятить воды, да побольше. Не мелочись, ставь на плиту ведро.

— Разбираешься в военно-полевой хирургии? — невозмутимо уточнил Варфоломей, деловито закатывая рукава рубахи и выставляя напоказ цветные японские татуировки.

— Всякое бывало… — неопределенно крутнул в воздухе рукой Фараон и тут же грозно посмотрел на Сэма и Джорджа.

— Джентльмены, помогите затащить сюда раненого!

Джордж Скромби шумно сглотнул и машинально схватил со стойки стакан. Опрокинул в рот, почмокал, потом недоуменно потряс сосуд в воздухе.

— Пустой… Это когда я успел?

— Потом будешь трепаться, приятель! — оборвал его вновь прибывший. Иней на его куртке уже растаял, и слипшаяся от воды, блестящая в свете лампы шерсть торчала острыми иглами. Здоровяк с безумной надеждой в глазах