После обеда мы все вместе идем гулять. Каким-то извиняющимся тоном наши хозяева объясняют, что поля и перелески вокруг – их частные владения и никому, кроме них самих и их гостей, бывать там не положено. Пока мы дышим свежим воздухом, Сью рассказывает, что всего в шести милях отсюда расположено большое поместье, где живут принцы Уильям и Гарри – дети принцессы Дианы и принца Чарльза. Не так давно принц Уильям получил право на вождение самолетов (вроде как окончил курс обучения и успешно сдал все экзамены, что ли) и тут же, прихватив своего братца Гарри, на вертолете полетел на какую-то вечеринку. Про это, я помню, действительно писала пресса, возмущаясь тем, на что тратятся деньги налогоплательщиков. А местные теперь высматривают вертолеты в небе – там ведь снова с большой вероятностью могут оказаться оба принца.

Гуляем, я замечаю на поле и вдоль троп маленькие ромашки. Потом приглядываюсь – никакие это не ромашки, а обыкновенные маргаритки, только растут они не на клумбах, как в России, а повсюду – и совершенно диким образом.

Пока мы дышим свежим воздухом, успеваем обсудить, что дикая малина, как у нас в подмосковных лесах, здесь совсем не растет. Зато растет, причем в огромных количествах, ежевика. Английское ее название – blackberry, то есть “черная ягода”, и это похоже на правду: ягоды у нее как у крупной малины, только почти черные, ну и вкус совсем другой, разумеется. Народ собирает ее вдоль дорог и тропинок и делает из нее сироп, джем, тушит и добавляет в пироги. И после прогулки дома у Сью с Тимом мы снова засели пить чай – с булочками с маслом и с домашним джемом из ежевики. Типично английская еда, – только вот разве может ежевика сравниться с малиной!

После чая мы устроились слушать диски с записями джаз-банда Тима, и он, разошедшись, достал кларнет и сыграл нам парочку мелодий вживую – и, надо сказать, отлично сыграл. А потом потащил нас смотреть свой личный огромный офис с Интернетом и компьютерами последних моделей на втором этаже гаража (в котором на тот момент стояло пять их – Тима и Сью – машин). Не совсем мне понятно, зачем фермеру-музыканту все эти прибамбасы с офисом и компьютерами, но, похоже, он завел их просто из любви к искусству. И тут я подумала: интересно, а когда русские фермеры заживут такой жизнью – с кларнетом, Интернетом и хорошими машинами?

На ужине в местном пабе мы случайно встретились с симпатичным внуком наших хозяев. Он только что перекрасил свои темные волосы в блондинистый цвет, в ухе, как и полагается в семнадцатилетнем возрасте, – серьга. Обычный модный и умненький мальчишка из очень богатой семьи. Вдруг выясняется, что по всем выходным он работает в этом пабе поваром. Это в свои-то 17 лет! С пятнадцати он подрабатывал здесь официантом, потом – помощником повара и вот теперь уже готовит воскресное жаркое для посетителей. Дело в том, что какое-то время назад он решил, что в восемнадцать поедет в кругосветное путешествие. А для этого ему нужны деньги. Хотя его родители очень богаты (как, впрочем, и бабушки с дедушками), в голову ему не приходит просто взять и попросить у них денег – вот он и зарабатывает их сам в свободное от учебы время.

“Слушай, а с какого возраста тогда дети в Англии имеют право работать, если ты в пятнадцать уже вовсю вкалывал?” – удивленно спрашиваю я этого поваренка. “Вообще-то с тринадцати, – охотно объясняет он, – но всего по нескольку часов в неделю и по такому расписанию, чтобы это не мешало школе.” – “Интересно, а кем можно работать в тринадцать лет? – размышляю я. – Не могут же детей брать на нормальную работу!” – “Ну, чаще всего в этом возрасте разносят газеты или работают кассирами в супермаркетах. Это мне просто повезло!” – смеется он. Тим со Сью давно уже прислушиваются к нашему разговору и тут решают уточнить, что вообще всех детей в Англии родственники поощряют работать, и даже самые богатые родители ожидают, что их дети будут сами обеспечивать себя (хотя бы частично) после 18 лет, пусть они и учатся, скажем, на дневном факультете университета. “А как у вас с каникулами?” – спрашиваю я поваренка. “А в каникулы я тоже работаю”, – вздыхает он. “Да нет, я не об этом! Сколько месяцев в году у вас каникулы?” – “А-а-а, – расплывается он в улыбке. – Вообще мы учимся с начала сентября до середины июля. Самые большие каникулы у нас летом, на Рождество и на Пасху, хотя еще бывают каникулы середины семестра и банковские праздники”. – “Как это, в банковские праздники – тоже каникулы?” – удивляюсь я. “Ну, если это можно назвать каникулами, – уточняет он, – просто к обычным выходным добавляется еще понедельник. Три дня – немного, конечно, но все же лучше, чем ничего!” – “А в конце учебного года, между прочим, – многозначительно смотрит на него Сью, – каждый учитель пишет о каждом ученике отчет для родителей: что в нем хорошего и какие недостатки”. И по этому взгляду я понимаю, что поваренок наш безупречен не во всем.

Из еды в этом пабе я заказала себе fishpie – дословно переводится как рыбный пирог. Официантка ставит передо мной глиняную мисочку с картофельным пюре. “Нет-нет-нет! – начинаю протестовать я. – Я же заказывала fishpie!” Все окружающие смотрят на то, что мне принесли, потом удивленно – на меня. А Джеймс смущенно говорит официантке: “Спасибо! Мы тут сами разберемся!” Она убегает, я пыхчу от негодования, а он мне тихонько так говорит: “А это что, по-твоему?

Ты не знаешь, что ли, что это и есть fishpie (то есть рыбный пирог)?” Я с недоверием начинаю ковыряться в картофельном пюре: там действительно попадаются кусочки разных видов рыбы, мидии, креветки и много то ли сметаны, то ли сливок с сыром; все это запечено в духовке и, должна признаться, на самом деле очень вкусно. Только вот мне до сих пор непонятно: зачем было эту смесь называть пирогом?

Пока мы едим и выпиваем, выясняется, что Тим и Сью сдают в аренду некоторые участки своих земель, а заодно и пару домов, принадлежащих им, и не понаслышке знают про всякие проблемы, связанные с землевладением. Тим рассказывает об одной интересной детали в английских законах: если кто-то самовольно поселится на определенном участке земли и его никто официально не попытается оттуда выселить в течение 12 лет, то земля эта становится собственностью “захватчика”. А настоящий хозяин где-нибудь на другом конце страны может об этом не знать и продолжать считать, что земля по-прежнему его.

Я смотрю на Джеймса и понимаю, что мы с ним одновременно подумали об одном и том же: “Хорошо бы, чтобы на ваших землях никто втихаря не доживал двенадцатый год!”

Мокрые термокостюмы, четырнадцатиградусная вода, стометровка на пляже и серфинг для начинающих. Гурманы-вегетарианцы и английское шампанское. Маршруты следования такси

На следующий день мы попрощались с Тимом и Сью и стали размышлять, чем бы заняться теперь. Здесь, в Корнуолле, много пляжей с отличными волнами и во многих городках полно недорогих гостиниц для серферов. Мы с Джеймсом посовещались и решили, что, раз уж все равно болтаемся тут без дела, надо попробовать себя и на этом поприще. Недалеко от одного из длинных песчаных пляжей нашли школу, где учат серфингу, и приятно удивились ценам – при хороших инструкторах и отличном оборудовании она была гораздо дешевле, чем, скажем, в Испании или Франции. Подталкивая друг друга в бок, мы набрались храбрости и заявили, что решили взять у них урок. Нам тут же выдали по уже мокрому и холодному термокостюму и показали, где переодеться. Переодевались мы с горем пополам, с непривычки застревая в костюме то рукой, то ногой и пытаясь надеть все задом наперед. Наш будущий учитель, атлетического склада молодой англичанин, наблюдал за нами с нескрываемым презрением, потом сам в две секунды переоделся, выдал по доске, показал, как их нести, и повел нас на пляж. Топать до него было минут десять, начинался дождь, и дул сильный ветер. На подходе одиноко стояла маленькая доска с температурой воды в море: 14 °C. Мы с Джеймсом приуныли, и тут он переиначил знаменитую фразу про англичан на солнце “Only mad dogs and Englishmen go out in the midday sun” на “Only mad dogs, Russians and Englishmen go surfing in the pouring rain”. Мы посмеялись и немножко согрелись. Джефф, наш инструктор, сначала заставил нас махать руками и ногами, а потом отправил бегать по пляжу стометровку туда-сюда. Под конец мы совершенно выдохлись, еще и не начав ничему учиться, и тут он усадил нас на песок и стал объяснять правила. Меня несколько насторожило, когда он со скучающим видом сказал: “Ну, а что делать, если течение станет уносить вас в море, вы конечно же знаете”. Я встрепенулась и с недоверием огляделась вокруг: и кто же это здесь, интересно, про это знает? Никого такого увидеть мне не удалось, и тогда я задала, по-видимому, совершенно глупый, с его точки зрения, вопрос: “Вообще-то нет! А что, здесь есть такие течения?” Он тогда вздохнул и стал терпеливо объяснять, что в определенный момент отлива морская вода с разных сторон как-то хитро пересекается и получается, что идет сильное течение от берега и что мы легко можем в него попасть в это время дня. Тут я задумалась, надо ли мне все это, а потом спохватилась и спрашиваю: “Да! А делать-то что, если я в него попаду?” Пока он объяснял, что делать, мы поглядывали на море: был и правда отлив, и до воды надо было идти еще метров триста, зато уж там были отличные волны – не слишком большие, закручивающиеся белыми барашками (“белыми конями”, как говорят англичане) далеко от линии прибоя, и, судя по двум другим серферам (к моему удивлению, в море полоскалась еще парочка новичков), море совсем неглубокое, и можно заходить довольно далеко. Короче, красота для начинающих. А из-за того что дождь и такой холод, к тому же совсем нет пляжников, так что все вокруг – в полнейшем нашем распоряжении.