— Букет! — в глазах её огорчение. — Я не бросила букет для девочек.

— Можно подумать, без букета они замуж не выйдут. Только представь на минутку, что его поймала твоя тётка, — язвлю, не скрываясь, — поводов для огорчения было бы больше.

— Я бы не огорчилась, — улыбается она так, что у меня дух захватывает, — тётя Аля тоже одинокая. У неё только жизнь начинается без меня. Свобода. И всё такое. Можно и мужа на освободившуюся жилплощадь привести.

— Я слышал, что сказала добрейший души человек — твоя любимая тётя. Кажется, она замки поменяла?

— Кажется, я предупреждала, что будет именно так. Поэтому спешила забрать вещи и настаивала забрать побольше.

Возразить ей нечего. Разве что рыкнуть и ещё раз сказать, что у неё будет всё. Но повторяться не хочу. Всё потом. Не хватало портить настроение и кураж из-за её жадной и несносной родственницы.

У консьержа, когда мы врываемся в подъезд, стекленеет взгляд. Не знаю, как ему хватает мужества и выдержки стоять по стойке «смирно». Вот что значит бывший военный. Кажется, он пялится нам вслед. Пусть. Больше я никому не позволю косо смотреть на мою жену.

Тая снимает туфли и как с небес на землю: становится меньше, уютнее, домашнее. Не так похожа на воздушно-эфемерное создание.

Следую за ней как хищник за добычей.

— Позволь, я помогу тебе, — и это не галантность, не искреннее желание. А если и желание, то не альтруистическое, а полное животного начала.

Тая молчит, но не гонит прочь. Не отпрыгивает от меня испуганной кошкой. Поэтому я решаюсь действовать. Приподнимаю фату, любуюсь её лицом. Хочется смять губы её в поцелуе, но лучше не спешить. Можно насладиться одиночеством на двоих.

— Присядь, — командую мягко. И она послушно садится на стул возле зеркала.

Есть что-то эротическое в том, чтобы медленно вытаскивать шпильки из её причёски, освобождая волосы и избавляясь от этого белоснежного трехъярусного облака. Никогда не думал, что буду получать от этого удовольствие. И подумать не мог, что могу быть настолько ловким.

Массирую пальцами ей голову. Слышу довольный вздох. У неё тяжёлые пряди. И волосы как шёлк. Локоны падают на плечи и закрывают часть спины. Отвожу их в сторону, чтобы добраться до язычка «молнии».

Ещё один довольный вздох, когда две половинки платья расходятся в стороны. Склоняюсь низко, чтобы запечатлеть поцелуй на белом плечике. И на втором. И поймать губами дрожь её тела.

Платье сползает ниже, почти оголяя грудь. Ещё немного — и покажутся соски. Она придерживает бюст рукой. Стеснительная моя жена. Пусть. Я не спешу. Однажды я увижу цвет её ореол и смогу прикоснуться к груди не только руками, но и губами.

— Дальше ты сама? — трудно поверить, что это говорю я. Невозможно осознать собственное великодушие.

— Если можно, — пунцовеет она стремительно и до слёз.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нежная. Как она выжила в этом мире? Девочка, прошедшая изломанный судьбою путь. Но спрашивать об этом не хочу. И вряд ли у меня появится желание выслушать эту историю. Она — прошлое. В настоящем можно забыть все тяготы. Я позабочусь, чтобы она ни в чём не нуждалась.

Все купленные наряды ровной шеренгой висят в шкафу. Вещи аккуратно разложены по полочкам. Когда только и успела.

— Надень это, — вытягиваю золотистое платье. — У нас будет свой праздничный обед. Я повезу тебя в потрясающее место. Думаю, тебе понравится.

Чтобы не искушаться, выхожу на кухню. Кофе. Она обещала мне кофе. И, чёрт побери, сегодня я получу его. Но позже. Сегодня она не останется в одиночестве. Моей жене нужно привыкать жить вместе. Тем более что период «ни-ни» закончен. Как-никак я женился на ней.

Это было необычное место. Не фешенебельный ресторан, не вычурное кафе, а ресторанчик, больше похожий на старинную таверну из фэнтезийных книг. «Дон Кихот» и рядом не стоял с этим заведением.

Что-то было в нём притягательное и взрывное. Как любовь с первого взгляда. Да почему «как»? Именно любовь с того момента, как я переступила порог этого домика под черепичной крышей.

Бодро играла музыка. Что-то такое неуловимо знакомое, но забытое за ненадобностью. Гинц ловит моё замешательство, вглядываясь в напряжённо сведённые брови.

— Это «Тарантелла» — итальянский народный танец.

— И название ресторанчика, — вспоминаю я вывеску. Иностранные, смешно раскоряченные буквы. Дай им волю, отплясывали бы лихо, как девушки в красных косынках на небольшой сцене.

— Кого я вижу! — подкатывает к нам невысокий плотный толстячок. У него красное лицо, опрятная борода и пивное брюшко. Будь в нём поменьше роста — сошёл бы за гнома. А улыбка — на миллион долларов. Совершенно чудесный солнечный толстячок с мягкими карими глазами под изящно загнутыми ресницами и копной тугих завитков на большой голове. — Неужели это ты, Гинц? Пожаловал наконец-то в мою обитель? И девушку с собой привёл? Не иначе Архимед нашёл рычаг и перевернул землю!

— Да ладно тебе, Игнасио, сарказм твой не уместен. Познакомься лучше с моей женой. Тая, это Игнат, мой старый друг и компаньон. Большой оригинал и ярый поклонник всего итальянского.

— Женился! — всплеснул ручищами Игнат и, склонив голову, приложился поцелуем к моей руке.

Признаться, я сконфузилась. Не знала, куда себя деть.

— Где ты нашёл такой нежный и невинный цветок, Гинц? — старинный друг, не отпуская мою руку, ведёт за собой, ловко лавируя между столиками. Ещё не вечер, но ресторанчик забит под завязку, как тугой кошелёк с золотом у рачительного хозяина. — Я, наверное, могу сказать, что удивлён.

Он заводит нас в крохотный закуток, отрезанный от общего зала выпуклой перегородкой. Здесь всё по-настоящему: деревянный стол без скатерти, деревянные стулья-кресла с подлокотниками. Не вычурный ресторан «в стиле», где искусственно, тщательно продумана каждая деталь интерьера, а место, где есть душа.

— Нравится? — спрашивает Эдгар, как только хозяин покидает нас, чтобы распорядиться об обеде-ужине.

— Очень, — не скрываю своего восторга. — Я бы здесь всё потрогала.

— Думаю, это можно устроить, — улыбается он мне. И лицо его в неярком освещении кажется мягче, не таким резким. — А пока потрогай меня.