— Что с ним? — перебил Василий. — Он умер?

— Замечательно жив, более того, Кутузов был вчера у нас на осмотре…

Семен профессиональным языком изложил результаты обследования.

— Поразительно! — почесал макушку Василий. — Тот случай потряс меня (и я залил потрясение водкой). Погодите. Сейчас покажу. — Он поднялся и стал что-то искать на книжной полке. — Положено оставлять, но я забрал, не иначе как от суеверного страха. Вот, смотрите. — Он протянул бумажную ленту кардиограммы. На ней шла ровная линия, свидетельствующая о том, что сердце не бьется. — А вот его же, через полчаса. — Вася протянул вторую ленту с нормальными зигзагами нормально работающего сердца. — В это можно поверить? Даже если бы сердце заработало через полчаса остановки, что само по себе фантастика, мозг бы давно умер! И в лучшем случае мы имели бы человека-растение. А он был… был… физиологически полностью восстановлен! Послушайте, у вас случайно нет с собой бутылки, — смущенно улыбнулся Василий, — ко мне всегда с бутылками приходят. Очень хочется…

— Нет! — отрезал Семен, борясь с желанием в ответ на улыбку позвонить шоферу, чтобы тот сбегал и принес. — На этом чудеса не кончаются. Сегодня утром я навестил Кутузова…

Семен рассказал про фурункул на щеке и отсутствие следов забора крови на изгибе локтя.

— Тысяча и одна ночь! — развел руками Василий. — Сказки.

— Я не Шехерезада. Отнюдь. И это еще не все. Кутузов молодеет.

— Простите, что делает?

Семен кратко изложил факты их беседы с Кутузовым про события девяносто седьмого и девяносто пятого годов, подытожил:

— Он не притворяется! Сложно объяснить, но я совершенно уверен: человек живет в том времени, о котором говорит. И при этом Кутузов не шизофреник!

Василий, хоть и вырос в пролетарской среде Нахаловки, редко ругался матом, не любил брань и не употреблял грубых слов. Но тут у него вырвалось:

— Финдец!

— Полностью согласен, — кивнул Семен, у которого мама с папой были представителями высшей расы, а сам он любил матерком вогнать в краску молоденьких докторш.

— Выпить бы! — жалобно проговорил Вася.

— Нет! Забудь об этом. Ты меня на десять лет старше, но давай на «ты»? Мы теперь повязаны, поэтому лучше без церемоний.

— Чем повязаны?

— Не понимаешь? Нам в руки упал уникальный случай. Фантастический! Если мы найдем, где собака зарыта… Все! Мировая слава… Нобелевская премия… Деньги, власть, могущество… Хрен собачий! — задохнулся от сказочных перспектив Семен.

— Если мы кому-нибудь об этом расскажем, нас поднимут на смех.

Вася улыбнулся своей фирменной ангельской улыбкой. Но она уже не трогала Семена. Как неожиданно пришло к нему странное ощущение подвластности мужскому обаянию, так легко и ушло. Семена мало что могло растрогать в преддверии фантастического успеха. Шанс, который выпадает один на миллион, на сто миллионов! Такого еще ни у кого не было! Нужно только ухватить удачу за хвост и крепко держать. Одному не справиться. Кладов — отличный помощник, врач с потрясающей интуицией и человек без амбиций. Только бы не пил. Мы ничего не теряем в случае проигрыша, а в случае выигрыша нам сам черт не брат. Самая выгодная игра. Без рисков.

Следующие полчаса Семен потратил на агитацию Васи. Нажимал на научную бесценность возможного открытия, на перспективу спасти от смерти тысячи людей, продлить жизнь миллионам. Да, звучит как глупая фантазия. Да, опрокидывает все, чему их учили, что накопила медицинская наука. Но ведь есть! Есть Кутузов! Они себе никогда не простят, если упустят этот шанс. Человечество им не простит! Поэтому — пить завязываем. Ты, Вася, завязываешь! Нужны трезвые мозги и неинерционное мышление. Старые школы — побоку, даешь революционный прорыв!

Василия не смогли отвадить от алкоголя мама и две жены, любовь к профессии, стыд перед знакомыми и страх окончить жизнь под забором. Но пожертвовать счастьем человечества! Более чем подло, Семен прав. Бросаю пить. Каким бы идиотизмом не выглядело все, что происходит с Кутузовым, не исследовать это — хуже, чем развязать новую мировую войну.

— Я тебя убедил? Согласен? — требовательно спросил Семен. — Ты со мной?

— Да.

— Пить ты бросил?

— Бросил.

Семену хотелось от него клятвы. И он понимал, что бесполезно просить клясться именем матери или другими святынями. Но Кладов всетаки романтик. Пьющий романтик легко обойдет циника, потому что романтику, как Диогену, хорошо в бочке, если она винная, а на блага цивилизации ему плевать. С другой стороны, во всей этой ситуации был изрядный привкус мистики, она лезла изо всех щелей. И Семен обязан был закрепить у Кладова на период их совместной деятельности ощущение избранности, мессианства и ответственности.

— Поклянись, что не будешь пить, судьбами миллионов детей, которые могут родиться благодаря нашему открытию! Поклянись!

— Семен, к чему такая патетика? Клятвы… нечто ребяческое…

— Ты наверняка знаешь, какая идет обо мне слава. Прагматик, которого более всего волнует пополнение его кошелька. Правильно? Так вот я сейчас, здесь клянусь тебе, что положу все силы, не пожалею никаких денег ради них… Ради детишек, миллионов и миллионов, которые родятся благодаря нашим усилиям.

— Я тоже ими клянусь! — горячо воскликнул Вася.

В десять утра в бедненькой квартирке «гостиничного типа» на Нахаловке прозвучали клятвы, едва ли не повторившие клятву Герцена и Огарева на Воробьевых горах. Это Василий вспомнил про русских революционеров. А Семен посмотрел на часы — он опаздывал. В дверь забарабанили, и стервозный женский голос проверещал:

— Василий Иванович! Положено каждый день мыть!

— Чего она хочет? — удивился Семен.

— Чтобы я пол вымыл.

— Зачем? — еще более поразился Семен. — Кому?

— Таков порядок. Все жильцы убирают по очереди на кухне и в коридоре.

— И ты тоже?

Василий замялся. Полы в местах общего пользования он не мыл, за него это делали соседи. Они обожали Кладова, который бесплатно (бутылки не в счет) всех лечил: соседей, соседских детей и внуков, их родственников и даже и знакомых. И только одну сквалыжную старуху возмущало положение дел, с маниакальной настойчивостью она требовала, чтобы Вася сам орудовал тряпкой.

Не дожидаясь Васиного ответа, Шереметьев встал и пошел к двери, открыл ее. Какие-то идиотские полы, когда перед ними такие задачи!

— Что вам нужно? — спросил Семен пенсионерку.

— На кухне пол грязный!

— И дальше?

— Его, — потыкала она пальцем в глубь квартиры, — черед мыть.

— Да успокойтесь вы, тетя Оля! — Мимо прошла женщина с ведром и шваброй. — Я сейчас уберу.

Но старуха словно только этого и ждала, еще пуще раскричалась: