– Птичка, кажется, попалась в клетку, осталось захлопнуть дверцу, – сказал де Рибас. – Её царское величество императрица Екатерина прислать изволила секретное предписание, чтобы самозванку скорее доставили в Россию, но это должно быть произведено безо всякого шума.

– Из пушек, стало быть, не велит палить?.. – говорю. – Ну и каков же ваш план?

– Вы взойдёте с самозванкой на русский корабль, и там она будет незамедлительно арестована. Я привёз вашему сиятельству письмо от английского консула Джона Дика, в котором он пишет о конфликте между русскими и английскими матросами; консул просит ваше сиятельство немедленно прибыть к эскадре, дабы уладить этот конфликт. Есть все основания полагать, что «принцесса Владимирская» поедет с вами, – удобный случай, не правда ли? – улыбается де Рибас.

– Далеко пойдёшь, Осип Михайлович, – отвечаю я ему. – Вижу, что матушка-императрица в тебе не ошиблась.

– Питаю надежду, что императрица не ошиблась и в вашем сиятельстве, – смотрит он на меня испытующе.

– Отпиши её величеству, что граф Орлов исполнит свой долг, – сказал я. – Ступай!..

В ту ночь меня бес искушал: как наяву видел я его мерзкую рожу и слышал прельстительные речи.

– Опомнись, пока не поздно, опомнись! Не выдавай Елизавету! – нашептывал он мне. – Тебе уж под сорок, а ты один, как перст. Девок и баб около тебя немало грелось, а Елизавета сама тебя пригрела – чего тебе ещё желать на пороге старости? Мир большой, и родственную душу в нём найти непросто, а ныне вот она, твоя родственная душа! Не о такой ли женщине ты мечтал – вы с ней будто из одного теста замешаны; упустишь, больше такую не найдёшь! Чего тебе надобно, глупец, – до конца дней своих счастлив будешь!

Ф. Буше. Соблазнение

Что из того, что она на трон стремится, – ты поставил на трон Екатерину, поставишь и Елизавету; признайся, дружок, ты ведь и сам так думаешь! Кому же царствовать, как не твоей Лизаньке: она умна, смела и властью распорядиться очень хорошо сумеет. Это она сейчас под польскую дудку пляшет, а как взойдёт на трон, настоящей русской императрицей с твоей помощью сделается.

Подумай и о братьях своих: звезда Орловых уже закатилась и более не поднимется – неужели хочешь семейство своё на прозябание обречь? А ведь вас, Орловых, гвардия по-прежнему любит: стоит вам клич бросить, и поднимутся гвардейцы за Елизавету, как когда-то за Екатерину поднялись. Поставишь на трон Елизавету, женишься на ней и станешь императором, какой России и надобен. Такая возможность только раз в жизни предоставляется, нельзя её упустить! Чего тебе о Екатерине заботиться? – она вам, Орловым, чёрной неблагодарностью отплатила, хотя вы для неё живота не жалели и многие грехи её на себя приняли. Вот и теперь, если ты её от самозванки избавишь, благодарности не жди: посмеётся над тобою Екатерина, скажет: «Дурак какой – мог бы сам царством владеть, а вместо этого всё мне отдал! Ловко я его обошла!»

Опомнись, говорю тебе, опомнись! Приедет завтра твоя Лизанька, пади перед ней на колени, повинись; она тебя простит, ведь любит по-настоящему, – а потом вы всё, что задумано, сделаете. Вы с нею одной верёвочкой связаны: порвётся эта верёвочка – оба зашибётесь до смерти.

– Вот как искушал меня нечистый, – вздохнул граф, – но я ему не поддался. Врёшь, говорю, поганый, Орловы никогда себя выше России не ставили: её судьба – наша судьба! Против Петра Фёдоровича мы пошли, потому что он Россию предал, а если возвысились при этом, так вместе с ней…

Ж. Фрагонар. Страстные объятия

Да, Екатерина нам теперь неблагодарностью отплатила, но это наша обида, личная, и не годится нам свою обиду против России обращать. Матушку-императрицу за многое ругать можно, однако о российских интересах она искренне радеет, так к чему же её на самозванку менять? Будет ли при Елизавете хорошо России, это бабушка надвое сказала, но зло при перевороте таковом неизбежно будет. Расколется государство, как при Гришке Отрепьеве, брат на брата войной пойдёт, новая Смута начнётся… Чтобы нас, Орловых, потомки проклинали и на могилы наши плевались – не нужно нам такой памяти!

А что до Елизаветы – не ребёнок она, знала, на что идёт. Разве я её отговорить не пытался, не просил оставить затейку её во имя любви нашей? Нет, не слушает – ей власть дороже любви! Люблю ли Елизавету или нет, от этого дело не меняется: самозванка она была и есть. И пусть себе Екатерина надо мною смеётся: не для матушки-императрицы стараюсь, но для России!.. А любовь… Что же, сам виноват, удержаться не смог. Вот за это и буду наказан душевными муками – поделом тебе, граф Орлов, нашёл, кого полюбить!..

* * *

Наутро вернулась Елизавета, весёлая, довольная: итальянцы ей с три короба наобещали, да ещё поляки масло в огонь подлили.

– Всё складывается в нашу пользу, я уже не сомневаюсь в успехе! – радуется она. – А ты что такой сумрачный, Алёшенька? – спрашивает затем. – Или вести дурные получил?

– Да не то чтобы дурные, но требующие действий, – отвечаю. – На-ка, прочти письмо от английского консула, а мне посланец перевёл.

Прочитала она и призадумалась:

– Это знак судьбы. Дело пустяковое, но ехать тебе надо, а если так, то и мне с тобой. Всё одно к одному складывается, и астролог мне сказал, что расположение звёзд для меня как никогда благоприятное.

– Что же, пойдём навстречу судьбе, – говорю. – Ты готова?

– Я столь долго этого ждала, что давно изготовилась, – отвечает она. – Давай сегодня же и поедем.

Ж. Фрагонар. Любовная сцена

– Ну, сегодня, так сегодня, – соглашаюсь я, – и впрямь, чего откладывать?..

…В Ливорно народ опять вдоль улиц выстроился, ликует при виде графа Орлова – откуда только узнали, что мы едем?.. На пристани де Рибас[4]почётным караулом нас встретил, а на «Святом великомученике Исидоре», куда мы прибыли, был дан артиллерийский салют под громовое «ура!» всей команды. Елизавету наши корабли поднятыми флагами приветствуют как царственную особу, а она на капитанском мостике стоит и милостиво улыбается – ни дать, ни взять императрица!..

Затем был праздничный обед, а после начались показательные маневры; публика на берегу весьма довольна, но я вижу, как корабли в кильватерную линию выстраиваются – уходим, значит, из Ливорно! Елизавета ничего не замечает, стоит на палубе, флотом любуется, а ко мне подходит де Рибас и шепчет: