никогда на праздники не прилетает, он в самую жаркую ночь сам с Жар-птицами хороводы водит. Потом опохмеляется, благодетель наш, а уж наутро ждём его в гости. Ежели разозлится, то может и всю деревню спалить.

— Что же вы до сих пор вражину не побороли? — поинтересовался волк, почесывая лапой за ухом.

— А ты не заметил, как мало мужиков в деревне? — усмехнулась Власта невесело, — пытались бороться, да заговорённый он. Победить его не всякому дано.

Ваня насупился и подумал, что кузнец, который куёт ему меч, да все никак не выкует, был широкоплеч, высок и ладен. С богатырской статью, но овечьими глазами. С такими на поле ратное не выходят.

— А какой он, Змей Огненный? — спросил Ваня вместо того, чтобы упрекать девушку в том, что живет она среди хитрых и трусливых.

— Всякий раз разный. Может и добрым молодцом обернуться, и столбом пламени. А когда по небу летит, то чешуя сверкает и переливается, а крылья солнце застят.

Власта так сказала, точно восхищалась супостатом, и Ване стало неловко.

Еще день прошел, и Ваня забавлялся лишь тем, что торчал в кузне и наблюдал, как куётся его меч. И хотя много он видел оружия в батюшкиной оружейке и в скотнице князя Дмитрия, а хотелось ему непременно такой меч, который раньше он не видывал. Булатные мечи, которыми похвалялись дружинники князя, были не у всех. Их узорчатые клинки могли гнуться и не ломаться. Остро заточенные, они перерубали шелковые платки. Стоили такие клинки недешево и привозились из заморских стран. Вряд ли деревенский кузнец был способен выковать что-то подобное. Пусть бы его меч хотя бы крепость имел и легкость, чтобы не сломаться от первого же удара. А вдруг чешуя у Огненного Змея будет такая крепкая, что её не перерубить ничем?

Мимо кузни бегали туда-сюда бабы и девки с вёдрами и коромыслами.

— Что за суета творится? — спросил волк, — с почерпалами носятся, аки на пожар спешат.

— К прилёту змея готовятся. Ежели он недоволен будет чем, начнет огнем полыхать, так вода зело пригодится.

— А чего они в нарядные сарафаны обрядились да повойники надели? — спросил волк.

— Да ведь сегодня же Кудесная ночь. Купальская.

* * *

А мы сегодня не будем спать вовсе, — шепнула Власта, завязывая на запястье Вани браслет, плетёный из разноцветной шерсти, и добавила: — носи его тридцать три дня, потом утопи в омуте или сожги в чужом очаге.

— Для чего? — несмело улыбнулся Ваня, заворожённый грациозными движениями девушки.

— Любая хворь тебя сторониться будет.

Власта озорно засмеялась, схватила Ваня за руку и потащила через двор за калитку. У околицы играли пастушьи гудки, слышались девичьи голоса.

— Скоро будем петь и плясать, потом разожжём костры и станем прыгать. А после всего — пойдём в лес, цветущий папоротник искать, — звонко кричала Власта.

— Вот почему на тебе такое красивое платье?

Власта не отвечала, она бежала впереди Ивана, поправляя на ходу съехавший венок полевых цветов. Тугая русая коса разлохматилась. «Не царское дело с простолюдинками хороводится», — звучали в голове Вани матушкины слова, но он махал рукой возле лица, отгоняя неприятное воспоминание.

— Я — дурак, и спроса с меня нет, — шептал юноша, но Власта услышала и резко остановилась.

— Дурак? Кто сказал тебе такое? Волк? Не слушай его, убежал он в лес, сегодня и его ночь тоже.

В её глазах отражаются небесные звезды, луговые огни и пламень далёкого костра, который уже зажгли у реки.

— Знаешь сказку? Жил-был царь, и было у него три сына. Старший был умный, средний — красивый, а младший — дурак. Так вот я у батюшки с матушкой младший, — криво усмехнулся Ваня

— Это глупая сказка, — засмеялась Власта, — забудь её. Сегодня Купальская ночь, время сказок о любви.

— У нас тоже когда-то на Ивана Купалу девки с парнями, мужики с бабами хороводились. Для блуда любой предлог хорош.

— А, может, и не зря Ивана дураком называют? — Власта бросила руку юноши, и он остановился у высокого костра. Сучьев и валежника накидали столько, что им вовек не разгореться. Неужели через такую громаду прыгать станут? Хохот и непристойные шутки слышались отовсюду. Они заглушили звуки балалайки, струны которой дёргал старик. «Что я тут делаю?» — мелькнуло в голове юноши, но Власта дёрнула его за рукав и втянула в хоровод. Кто-то уже суёт в руку юноши фляжку и заставляет отпить. Сладковатый, маслянистый вкус напитка хоть и не похож на водку, но пьянит не хуже, и весёлая пляска теперь не кажется бессмысленной, а губы Власты теплы и податливы. Хоровод нес Ваню прочь от дурных предчувствий. Круг за кругом, песня за песней… Трескучие ветки рождали свою мелодию, и она звучала громче стрекотания сверчков, сильнее монотонного рожка, звонче стройного припева, повторяемого девичьими голосами.

И вот уже Ваня разбежался и прыгнул через костёр. Он летел над языками пламени, и они лизали каблуки его новеньких юфтевых сапожек. Девушки хлопали в ладоши, и хотя Ваня неуклюже упал в траву, его подхватили под руки и потащили куда-то со смехом, расчесали деревянным гребнем кудри и венчали короной, сплетённой из гибких берёзовых веток.

— Эй, гость из столицы! Ты наш царь теперь, — разноголосо кричат девушки и хохочут. В руках Вани снова появляется заветная фляжка, и он делает несколько жадных глотков.

— Что повелишь нам, то и сделаем! — кривляется старик, только что насвистывавший незамысловатую песенку на рожке, а теперь бросившийся в козлиную пляску.

— Айда искать цветок папоротника! — приказал Ваня, и его подхватили сильные мужские руки, понесли прочь от костра к лесу. Девки бежали следом, а царевич брыкался, пока его не отпустили со смехом.

— Царю тоже хочется найти волшебный цветок, а вдруг получится?

В лесу темно, но шума столько, что все рассерженные духи, что хотели бы растерзать неразумных людишек, сунувшихся сюда, напуганы и ретировались. Забились под коряги, свернулись калачиком на дне дупел, притворились грачиными гнёздами. Парни несут тлеющие головешки, девушки перекликаются друг с другом. Чем дальше в лесную чащу, тем становится тише. И листы папоротника гуще и гуще, выше и выше. Плотнее обступают со всех сторон и зовут прилечь на мягкий слегка влажный мох.