не взявший ни кусочка со скатерти-самобранки, и показал на удобную лежанку, крытую бархатным ковром.

Удивился Ваня, что раньше не заметил её, и почувствовал, как слипаются его глаза. Он потёр их рукой, Зотей ласково приобнял брата и отвел к лежанке, подложил под спину подушку. Ваня провалился в глубокий сон.

* * *

На широкой кровати с точеной резной спинкой, в плену влажных подушек и перин, лежала женщина. Лицо ее было мокрым от пота и слёз, седеющие волосы разметались, губы кривила мука стыда. Молодая девка с тугими грудями, торчавшими под сарафаном, прижимала к себе пищащий сверток, удивленно посматривая на лицо младенца. Две шустрые повитухи суетились в комнате, когда раздался громкий и требовательный стук в дверь.

— Матушка-царица, матушка-царица, — зашептала одна из повитух, — повели не входить никому.

Женщина хотела было крикнуть, но голос её не слушался, и дверь шумно растворилась. На пороге стоял царь Выслав. Лицо его было бледно, а руки тряслись. Не глядя на жену, он подошел к узорчатому окну, к створке которого прижималась девка с младенцем. Девка только бросила взгляд на царя, как от страха зажмурилась. Его густые брови были сведены к переносице, борода торчала острым клином, плечи воинственно поднялись, точно рука хотела нанести удар. Младенчик зашевелился в пеленках, выпростав ручонки.

— Тятя, — пролепетал он, хватая царя за бороду.

Повитуха завизжала и бросилась вон из опочивальни царицы, только зацепилась за порог да упала и распласталась, но тут же вскочила и побежала на четвереньках, срамно виляя задом в цветистой юбке.

Царь смотрел в смятении на младенца, который гулил и пускал пузыри. Он был такой же красавец, как и его старшенький Дмитрий и как средненький Василий. Такой же, как если бы ему было месяцев девять. Кормилица держала его, сильно откинувшись назад, ноша руки оттягивала.

— Отродье колдовское, семя змеево! — взревел царь и замахнулся, но ударил не жену, еще не отошедшую от скорых родов, и не сына, убить которого он намеревался одним взмахом руки, а ни в чем неповинную молодайку, предназначенную в кормилицы.

Она охнула и медленно сползла по стене, закутанный в пеленки малыш упал на пол и захныкал. Мать не смогла встать, задушенная глухими рыданиями, но малыш не растерялся, выпутавшись из полотняного плена, он встал на четвереньки и пополз. Уткнувшись в отцовский сапог, он схватил его упругими пальчиками.

* * *

Серый Волк бегал вокруг пещеры волхва три дня и две ночи, выл и скрёб когтями серый камень. Пытался продраться через колючие плети ежевики, но ободрал бока. Обежал пещеру со всех сторон и другого хода не нашел. Волк задумчиво лег возле пещеры. «Может, Иван-царевич выйдет сам?» — подумал волк в первый день. «Когда у них закончатся съестные припасы? — подумал он во второй день, — захотят жрать — выйдут». «Не уморили ли они там моего царевича, колдуны проклятые?» — подумал волк на третий день и встал на лапы с неукротимой решимостью. Снова поскреб серый камень, обнюхал плотно сплетенную стену. Тихий писк заставил волка вздрогнуть. Прямо перед его носом появилась полевая мышка.

— Оба-на, — удивился волк, понимая, что мышка появилась неспроста, — мышка-норушка, по полям скакушка?

— Нет, — самодовольно ответила гостья, — я — мышка-погрызушка, в кармане живушка.

— Есть от тебя польза али вред один?

— Как посмотреть и чем отдаривать будешь.

Вздохнул волк, деваться-то ему было некуда. Рассказал он о царевиче, которого заманил волхв в свою пещеру, и не отпускает.

— Знаю-знаю беду твою. Это беда-не беда, а только половина. А беда будет, когда проспит твой царевич три дня и три ночи. Весь ум проспит, а как проснётся, так будет колодой дубовой, бестолковой.

Посмотрел волк на мышку так жалобнёхонько, что и её сердце смирилось.

— Можешь ли царевича разбудить? Нос ему хвостом пощекотать, али за ухо тяпнуть зубами.

Мышь головой покачала и лапками всплеснула.

— То было верное средство, кабы он только один день проспал и одну ночь. Теперь же не поможет.

— Не томи, мышенька, проси чего хочешь.

— Хочу цену великую, — сказала мышь и посмотрела победоносно, точно понимая, что волк на всё согласен, — пусть царевич отдаст мне вещь волшебную, что при себе имеет, а о том не знает.

— Да пусть, — согласился волк, — коли не знает он о ней, стало быть, не нужна она ему.

— Через ту вещь любой сном богатырским заснет и уже не подымется. Чтобы побороть Змея Огненного, ох как бы эта чудесная вещица пригодилась, — пискнула мышь, — но раз обещал, значит попусту не пищал. А ежели обманешь, я Зотею донесу.

— Ох, и недоверчивая, — ухмыльнулся волк.

— На верхушке сей горы есть подобие норы. Иди и бди.

Сказала так мышь и пропала из глаз, как умеют это делать только серые воровки. Хвостом вильнула, и нет её. Волк стал карабкаться по склону горы, норовя скатиться кубарем вниз и сломать себе шею. В который раз он пожалел, что не оставил привычку грызть когти. Наконец, ему удалось добраться до вершины и найти провал. С такой высоты было неплохо видно и очаг, и валун со скатертью-самобранкой с остатками пиршества и лежанку с пухлыми подушками, на которых спал богатырским сном Ваня.

Чуть не завыл от тоски волк, но вовремя спохватился и закусил зубами лапу. Что если мышь опоздала, и царевич уже не проснется? Но серая тень скользнула по животу и груди Вани, юркнула за спину. Раздался едва различимый писк торжества. Хитрая мышка спрыгнула на пол и убежала прочь от лежанки, держа в зубах что-то длинное, острое и блестящее. «Иголка заговорённая! — догадался волк, — ох, и полезное оружие мы потратили, упустили!» Тем временем Ваня проснулся, повернулся на бок, сел и свесил ноги с лежанки. С удивлением он смотрел вокруг, точно не узнавая место, в котором оказался. Медленно встал, поднял с пола посох брата, повертел в руках.

Мышка пискнула, призывая царевича взять со скатерти-самобранки еды. Ваня сунул краюху хлеба за пазуху. — Беги, беги прочь, дурашка, до обеда ли теперь? — прошептал волк, боясь поднять шум и призвать волхва.

Мышка побежала по узкому проходу, призывая царевича идти за ней, и он побрёл сонный, точно