— Конечно.

Наконец она улыбается и садится на край матраса. Я протягиваю руку, и она вскрикивает, когда я тяну её вниз, пока моя рука не обхватывает её, и она не ложится мне на грудь.

Это больно, но ощущение Чарли в моих объятиях того стоило.

Майз улыбается нам.

— Я оставлю вас в одних. Дайте мне знать, если вам будет нужно что-нибудь.

Мы смотрим, как садится солнце, и я медленно чувствую, как часть моей силы возвращается ко мне. Чарли лежит на мне, явно усталая, но проводит рукой по моей груди, обводя большой синяк.

— Я до сих пор не понимаю, как это может стоить того. Как потеря стольких людей может стоить несколько доспехов и, возможно, некоторых лечебных способностей, — говорит она.

Я пожимаю плечами и тут же сожалею о своём движении.

— Над ними стоит кто-то могущественный. Кто-то, кто хочет использовать мою чешую, как символ. Он сделает из них доспехи, которые наденет перед своим народом, и расскажет им, что теперь он может исцелить все раны, что он бессмертен.

— Но он им не станет. Он просто заберёт твою кровь. И это ничего не даст… верно?

— Его люди этого не узнают.

— Это безумие. Потеря стольких жизней ради символа.

— Лидеры всегда будут нуждаться в символах для своих последователей — людей, слишком глупых или слишком трусливых, чтобы выбирать свой собственный путь. Люди ищут повод причинить боль, разрушить, убить. Этим людям никогда не придёт в голову подвергать сомнению их приказы. Выбрать быть чем-то большим, чем безмозглым солдатом. Чтобы не атаковать самую большую угрозу их безопасности.

Чарли кивает мне, и когда она поднимает голову, её голос звучит тихо.

— Они всё ещё здесь? На твоей территории?

— Я убил их всех, — говорю я ей.

Она наклоняется и целует кончик моего носа.

— Конечно, ты это сделал, — говорит она, и её тон полон удовлетворения.

Я улыбаюсь ей.

— Злая самка.

Она целует меня в губы.

— Они пришли на твою территорию. Пытались убить тебя. Напугали меня до смерти. Всё потому, что им нужна твоя чешуя, твоя кровь. Мне не жаль, что они мертвы. Мне только жаль, что они не увидели другого пути, помимо нападения на тебя.

— Я не умру, как мой народ.

Чарли изучает моё лицо, и мне интересно, что она видит.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы жили на этой планете тысячи лет до прибытия браксианцев. Когда они приземлились на своих металлических кораблях, мы ничего не думали о безопасности от них. Они ждали самого длинного дня в году — когда мы все вместе, в такую ночь, когда много молодых драконов впервые поднимутся в небо, а взрослые готовятся их поймать в случае чего.

— О боже.

Я киваю.

— Я был одним из тех молодых юнцов. Но я тренировался тайно. Когда с неба стали расстреливать детей, взлетели и взрослые, полетели на охоту.

В данный момент у меня заболела шея, и я беспокойно ёрзаю. Физическая боль немного уменьшилась.

— Мой отец забрал нескольких детей, которые ещё не были убиты, и велел нам прятаться. Он сказал мне защищать их. У браксианцев был корабль. Корабль с оружием, которое они направили против моего народа.

Мой голос охрип.

— Но ты выжил.

— Да. Я был ранен, но выжил. Я приземлился в лесу, закопался в куче листьев. Я был слишком ранен, чтобы двигаться, и лишь удача сохранила мне жизнь, когда они охотились за всеми остальными в течение следующих нескольких дней.

Глаза Чарли мокры от слез.

— Почему? Почему они это сделали?

— Они произошли от драконов — не от моего народа, а от драконов с их планеты. Браксианцы больше не могут перекидываться. Возможно, за ними охотились на их планете. Возможно, они решили, что не желают снова становиться добычей — не желают рисковать, живя так близко к моему народу.

— Им нет оправдания, — рявкает Чарли. — Никому нет.

Я беру одну из спиралей волос Чарли и дергаю за неё, зачарованно наблюдая, как она возвращается на место. Кудри, я помню.

— Нет, — говорю я. — Нет. Семья Майз нашла меня и помогла вылечиться. Когда я стал достаточно большим, я ради развлечения охотился на браксианцев, убивая их в большом количестве. Они почти вымерли, как и мой народ, когда их прибыло еще больше.

— Ты их не убивал.

— Нет. К тому времени безумная ярость прошла, и я почти мог услышать голос матери в своей голове, говорящий мне, что новоприбывшие не должны платить за то, что было сделано с моим народом. Но я ограничил свою территорию и ясно дал понять, что любой браксианец, который посмеет приблизиться, умрёт с мучениями.

— Мне очень жаль, Драгикс.

— Мне тоже. Тебе пора спать, маленькая двуногая, — говорю я только для того, чтобы увидеть, как она улыбается, услышав прозвище.

— А ты?

— Я тоже буду спать.

Но я часами смотрю на звезды, гадая, которые из этих мерцающих огоньков мои родители.

Глава 10

Чарли

Я просыпаюсь от нежных поцелуев в лицо, в шею, в ушко. Я открываю глаза и вижу над собой лицо Драгикса, а затем чувствую его рот, твердый и властный.

Я стону, когда его язык ласкает мой.

— Драгикс, — бормочу я, слегка отстраняясь. — Твои раны.

— Излечились, — говорит. — Плохо, но исцелён. Пожалуйста, маленькая двуногая. Будь со мной.

Что я могла ещё сделать для него? Вчера, когда я смотрела, как он падает, я поняла, что могла больше его никогда не увидеть… Это чуть не убило меня.

— Да, — выдыхаю я, и его глаза расширяются, как будто он не может поверить в свою удачу.

Драгикс, как обычно, спал голый, так что он помогает мне снять одежду. Я судорожно выдыхаю, внезапно нервничая, и он застыл надо мной.

— Ты напугана. — Он собирается отступить, и я протягиваю руку, притягивая его ближе.

— Нет, нет, не так. Просто у меня давно никого не было. И, естественно, я не могла не заметить, что ты не совсем маленький.

Его лицо украсила лукавая улыбка, его руки нежны, когда они ласкают меня, его прикосновения почти благоговейны.

— Мы начнём медленно, — говорит он, а затем наклоняется, снова захватывая мои губы своими.

Его руки исследуют моё тело, а его язык исследует мой рот. Я напряжена, почти трясусь под ним, отчаянно нуждаясь в большем, когда он отстраняется. Послав мне ещё одну улыбку, он начинает целовать мое тело.

У меня пересыхает во рту при виде его золотой макушки движущейся вниз, пока его губы ласкают меня, медленно сводя меня