оценкам, почти 900 судов того или иного типа были задействованы в эвакуации, и 243 из них были потоплены или уничтожены.

К тому времени, когда BEF добрались до Дюнкерка, большая часть города была охвачена пламенем, и по мере приближения войск они подвергались бомбардировкам с пикирования и обстрелам. Над городом висели огромные клубы дыма, а пляж был усеян сгоревшими машинами, а позднее и трупами. Глядя на сегодняшние фотографии, можно увидеть длинные змеевидные линии исхудавших, измученных людей, ожидающих спасения, тянущиеся далеко назад от причалов. На других фотографиях показывают солдат, пробирающихся по грудь в воде, чтобы добраться до лодок, которые уже забиты до отказа. На одной фотографии изображена гавань, которая представляет собой нагромождение всего: от эсминцев времен Первой мировой войны до старинного колесного судна «Императрица Индии».

На второй и третий день корабли, которые оказались атакованы и частично затоплены во время погрузки людей, загромождали большую часть гавани. Колесный пароход Crested Eagle был подожжен «Штукой», и большинство из 600 человек, находившихся на борту, погибли прежде, чем сгоревший корпус прибило к берегу. Эсминец Grenade, груженный войсками, стал еще одной жертвой «Штуки» и на некоторое время заблокировал вход в гавань. Груженое госпитальное судно, несмотря на наличие на нем Красного Креста, было разбомблено «Штукой» с пикирования и взорвалось недалеко от гавани. Погибших и раненых прибило к берегу. К этому времени RAF были настолько ослаблены, что мало что могли сделать, и люфтваффе имели почти полное превосходство в воздухе. Вернувшиеся в Англию британские солдаты проклинали RAF.

Переправа через канал тоже не была пикником. Немцы имели дальнобойную артиллерию, которая обстреливала корабли, когда они выходили из гавани, и воздушные атаки также продолжались. Опасаясь Королевского флота, немцы не использовали боевые корабли, но если бы они их использовали, британские эсминцы были настолько перегружены людьми, что их орудия основного калибра не могли стрелять[74]. Темнота, туман и ненастная погода способствовали переправе, и в итоге 338 226 сражающихся, из них 123 000 французов, были спасены из Дюнкерка.

«Мы идем до конца»

Как сказал Черчилль парламенту 4 июня 1940 года: «Мы должны быть очень осторожными, чтобы не приписывать этому освобождению [в Дюнкерке] атрибуты победы. Войны не выигрываются эвакуацией»[75]. Затем он произнес одну из своих величайших военных речей.

«Даже если многие древние и прославленные государства пали или могут попасть под пяту гестапо и других гнусных машин нацистского управления, мы не сдадимся и не проиграем.

Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать нашу Родину, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах и на суше, мы будем драться в полях и на холмах, мы никогда не сдадимся.

Даже если так случится, во что я ни на мгновение не верю, что этот остров или большая его часть будет порабощена и будет умирать с голода, тогда Британская Империя за морем, вооруженная и под охраной Британского флота, будет продолжать сражение, до тех пор пока, в благословенное Богом время, новый мир, со всей его силой и мощью, не отправится на спасение и освобождение старого»[76].

Когда он закончил, Палата общин, вдохновленная и взволнованная, встала как один и бурно приветствовала его. Его фразы и красноречие, достойные Елизаветинских времен, до сих пор отзываются эхом в сердцах. Однако через несколько недель Франция капитулировала. Восемнадцать месяцев спустя, к весне 1942 года, империя, которой он так дорожил, сильно уменьшилась.

Оккупация Франции Германией

Немцы вырвались вперед в искусстве войны благодаря танковым дивизиям и моторизованной пехоте. Никто не видел ничего подобного. Отступление превратилось в разгром. Французские граждане, некоторые в повозках, запряженных лошадьми, многие толкали ручные тележки, в паническом бегстве от chars allemands (немецкие танки – франц.) загромождали дороги и мешали движению. Тем временем танки прорывались по открытой местности к Парижу, встречая незначительное сопротивление. Толпы французских пленных угрюмо, но покорно маршировали по пыльным дорогам, многие из них все еще несли свои винтовки, которые немцы время от времени собирали и ломали под танками. Немецкие офицеры, стильно одетые, в солнцезащитных очках, проезжая через французские города в открытых штабных машинах, беспечно махали руками жителям.

Сотрудники посольств США и Великобритании считали, что на лидеров Франции в этот решающий момент оказывала пагубное влияние любовница премьер-министра Поля Рейно, графиня Элен де Портес, которая мечтала о том, что будет править Францией из своего будуара в манере маркизы де Помпадур, любовницы Людовика XV. Временами казалось, что она уже управляла Францией. Х. Фриман Мэтьюз, первый секретарь американского посольства, позже заметил автору, что в один из тех роковых дней он звонил в офис премьера, но застал его «отдыхающим» в другой комнате, а графиня сидела за его столом «в окружении генералов и высокопоставленных чиновников, которые вели большую часть разговоров и принимали решения»[77]. Будучи поклонницей Гитлера, графиня была убеждена в том, что Германия будет править Европой и Францией в течение столетий. Она выступала за немедленную капитуляцию; за то, чтобы Рейно был назначен немцами премьер-министром оккупированной Франции, а сама она стала бы премьером[78] в отношении Рейно.

Хотя Черчилль и не упоминает графиню, его замечания о французском руководстве в его речи Their Finest Hour («Их звездный час»), в части «Битва за Францию», весьма язвительны. Он был потрясен их бездействием и пораженчеством. Даже немецкое верховное командование находило собственные успехи невероятными, хотя это не помешало им использовать клин шириной 60 миль, образовавшийся на французском фронте. Вся имеющаяся моторизованная техника была брошена в атаку, и за 10 дней они продвинулись во Франции дальше, чем кайзеровские армии Первой мировой войны за четыре года. Когда новости дошли до Гитлера, генерал Альфред Йодль сообщил, что он был «вне себя от радости». Это было неудивительно. Это был его дерзкий план, который разделил силы союзников и уничтожил огромную французскую армию.

Крах Лондонского фондового рынка…

Тем временем, как показано на рис. 4.2, лондонский фондовый рынок возвращался к минимумам секулярного медвежьего рынка 1932 года. Чтобы понять Лондонский фондовый рынок и глубину падения, достигнутого им в то время, необходимо оценить гнетущую атмосферу лета 1940 года. Вторжение варваров по морю или по воздуху ожидалось в первую же темную ночь. И хотя англичане были настроены решительно, они, как и весь остальной мир, были потрясены нацистским завоеванием Европы. Они смотрели кинохронику с бесконечными колоннами танков, моторизованных орудий и грузовиков с высокомерными немецкими штурмовиками, мерно движущимися по улицам Парижа, в то время как огромные черные бомбардировщики и транспорты с германскими крючковатыми крестами проносились