и даже пытался покончить с собой, и не где – то, а в легендарном доме Пигита на Б. Садовой, где М. Булгаков позже поселит самого Воланда.

После революции, оказавшись в эмиграции в Париже, Николай Павлович попросил денежной помощи у братьев, которые помогли ему, и вскоре он открыл антикварный магазин. В семье грустно шутили, что Николаша оказался умнее всех, так как жил богато и весело, в свое удовольствие, и промотал баснословное состояние еще до революции, поэтому большевики не смогли его разорить.

Следующим владельцем виллы стал приятель Николая Павловича миллионер Левон Манташев, сын богатейшего нефтепромышленника и мецената А.Н. Манташева, в руках которого было сосредоточено больше половины общего запаса российской нефти. Левон продолжил дело отца и сумел приумножить вдвое наследство. К началу ХХ века состояние Манташевых составляло более 10 миллионов золотых рублей, что в пересчёте по сегодняшнему курсу равно примерно 110 миллионов американских долларов!

Левон Манташев – крупнейший российский нефтяной магнат и филантроп

Не смотря на свою деловую хватку, Левон был человеком весьма разгульным, экстравагантным, любвеобильным, кутилой и повесой. Поговаривали, что он выиграл у Николая Рябушинского виллу «Черный лебедь» в карты, за одну ночь. На фронтоне виллы и сегодня красуется вензель Левона Манташева – «ЛМ», аналогичный тому, что расположен на гербе его конюшен, расположенных неподалеку на Скаковой улице. Кстати, той же роковой для Николая Рябушинского ночью Левон оставил его и без автомобиля «Роллс-Ройс», добавив его к своим двум. По слухам, в 1913-ом, узнав, что император Николай 11 заказал себе в Манчестере роскошный «Роллс-Ройс», тщеславный Левон купил себе сразу две машины.

На фронтоне здании и сегодня красуется вензель Левона Манташева – «ЛМ»

От Левона не отставал и его брат Иосиф, который выиграл в карты у Николая Рябушинского коллекцию картин, по которым он, как уверяли очевидцы, время от времени постреливал от скуки, не вставая с дивана. Однако запомнились братья Манташевы не только своими гусарскими разгулами. Их главной страстью братьев были лошади. И для своих любимцев они не жалели буквально ничего, построив настоящие дворцы вместо конюшен – с горячей водой, вентиляцией и душами. Их главным вкладом в историю города стал московский Ипподром, на строительство и содержание которого братья вложили немалые деньги. Братья не раз говорили: «Мы, Манташевы, больше всего в жизни любим лошадей и женщин!», подчёркивая именно такой порядок приоритетов.

Павильон бегового общества – детище Манташевых. Фото 1901–1903 гг.

Пленники судьбы:

Леон Манташев был известным коннозаводчиком и одной из ключевых фигур российского скакового дела. Ему принадлежали более 200 чистокровных породистых скакунов. Рядом с московским ипподромом на Скаковой улице в 1912 году Леон выстроил великолепный ансамбль конюшен, способный разместить всех его лошадей. Зодчие Измиров и братья Веснины отделали комплекс конюшен в духе венского барокко – стиля затейливого, больше подходящего для театра, чем для обиталища лошадей. И как в воду глядели – в советское время здание перешло во владение Государственного академического театра классического балета.

Конюшни Леона Манташева на Скаковой улице

На лошадях Леона Манташева брал призы знаменитый чернокожий жокей из Кентукки Джеймс (Джимми) Винкфильд, по прозвищу «Черный маэстро». Младший из семнадцати детей Джимми с семи лет сидел в седле, а в 1903 году эмигрировал в Россию. Он завоевал столицу, выиграв все существовавшие тогда призы в области конного спорта. Так, в 1914 году нанятый Левоном жокей Винкфилд выиграл Всероссийское Дерби. По словам очевидцев, «Черный маэстро» был весьма экстравагантным – он жил в роскошных гостиничных номерах, ел икру на завтрак и у него был свой личный камердинер. Со временем он научился разговаривать на шести языках.

Жокей Джеймс (Джимми) Винкфильд, по прозвищу «Черный маэстро»

После революции нефтяные промыслы Левона Манташева были национализированы, их бывший владелец в 1920 г. как и его братья эмигрировал с семьей в Париж. Там он участвовал во всевозможных проектах, и, словно Остап Бендер, пытался продать свои предприятия иностранным компаниям. Советская власть запретила лошадиные скачки, так как это был спорт буржуев и аристократов. Тогда Винкфилд переехал в Одессу, где спас 200 лошадей, перегнав их через границу с Польшей. Эмигрировав во Францию, Винкфилд принес удачу бежавшему туда же Левону Манташеву. В 1924 году его чистокровная кобыла Трансвааль под руководством «Черного маэстро» взяла в Париже Гран-При, выиграв миллион франков. За ее сказочным бегом во все глаза следила 100-тысячная русская колония – Оболенские, Шаховские, Вяземские, Шереметевы и Юсуповы.

О Левоне Александровиче писал любимец Сталина, «красный граф» Алексей Толстой, правда, воспоминания, вернувшегося из эмиграции и обласканного властью писателя, были очень пристрастны. В его повести «Эмигранты» Левон был подвергнут показательной «публичной порке»: «Нефтяной магнат, расточитель миллионов, липнувших к нему безо всякого, казалось, с его стороны, усилия, человек с неожиданными фантазиями, лошадник, рослый красавец Левон Манташев находился в крайне жалком состоянии. Он занимал апартаменты в одном из самых дорогих отелей – „Карлтон“ на Елисейских полях, и только это обстоятельство еще поддерживало его кредит в мелких учетных конторах, ресторанах, у портных. Но окружение кредиторов непреклонно сжималось, душило его ночными кошмарами. <…˃

В Москве (в двенадцатом году) неожиданный скачок биржи однажды подарил ему восемь миллионов. Он испытал острое удовольствие, видя растерянность прижимистых Рябушинских, меценатов Носовых, Лосевых, Высоцких, Гиршманов. Восемь миллионов – бездельнику, моту, армянскому шашлычнику! Чтобы продлить удовольствие, Левон Манташев закатил ужин на сто персон. Ресторатор Оливье сам выехал в Париж за устрицами, лангустами, спаржей, артишоками. Повар из Тифлиса привез карачайских барашков, форелей и пряностей. Из Уральска доставили саженных осетров, из Астрахани – мерную стерлядь. Трактир Тестова поставил расстегаи. Трактир Бубнова на Варварке – знаменитые суточные щи и гречневую кашу для опохмеления на рассвете.

Идея была: предложить три национальных кухни – кавказскую, французскую и московскую. Обстановка ужина – древнеримская. Столы – полукругом, мягкие сиденья, обитые красным шелком, с потолка – гирлянды роз. На столах – выдолбленные глыбы льда со свежей икрой, могучие осетры на серебряных цоколях, старое венецианское стекло. В канделябрах – церковные, обвитые золотом свечи, – свет их дробился в хрустальных аквариумах с драгоценными японскими рыбками (тоже закуска под хмелье). Вазы с южноамериканскими двойными апельсинами, фрукты с Цейлона. Под салфетками каждого куверта ценные подарки: дамам – броши, мужчинам – золотые портсигары. Три национальных оркестра музыки. За окнами на дворе – экран, где