хотел «стереть» с лица ассистентки ректора задумчивое выражение сочувствия.

– Лучше я пойду сейчас, наверное, – тихо произнес он. – Если вам будет удобно, то я подойду завтра еще раз… или… – Он сделал вид, как будто ему только что в голову пришла идея. – Или вы дадите мне телефон д-ра Шраттера. Возможно ли это? Тогда мы могли бы напрямую договориться о встрече и, что вполне вероятно, обговорить какие-то вещи уже по телефону.

Гиллес решительно покачала головой:

– Мне очень жаль, но я не могу этого сделать. По этому поводу я получила от ректора совершенно четкие указания. Однако вы могли бы отправить ему письмо по электронной почте. – Она взяла бумажку, на которой и написала адрес почты. – Вот, возьмите. Вы сможете лично общаться с г-ном Шраттером. Так делают многие студенты, да и г-ну Шраттеру так больше нравится.

[email protected]

Йона взял бумажку с адресом и кивнул головой, внешне изображая благодарность. Изнутри его переполняла досада. Да, конечно, он мог бы написать Шраттеру электронное письмо, это было бы уже хоть что-нибудь.

Но послать Элануса в поисках ректора он все же не мог.

Он отсидел семинар, с самого начала даже не попытавшись понять, о чем говорил преподаватель. Он был слишком занят планированием своих последующих действий.

Во-первых, нужно было вернуть конверт с деньгами. Почтовый ящик висел так, что можно было бросить в него конверт, просто проходя мимо – нужно только действовать более или менее ловко.

Тогда ему не нужно будет убеждаться в том, что за ним никто не следит из дома. Через просвет в шторах. Красных шторах.

Тогда он сможет вздохнуть и попытаться больше узнать о Лихтенбергере. Узнать истинную причину его самоубийства, настоящую, вескую причину…

Или у профессора просто была депрессия? Мама Йоны потеряла свою подругу лет шесть или семь назад. У нее была страшная депрессия, а потом она переборщила с какими-то таблетками.

Если выяснится, что Лихтенбергер был болен…

Тогда еще более вероятным будет тот факт, что новость об этой чертовой записке стала последней каплей.

Йона закрыл лицо руками. Ему не выбраться из этого дела невиновным. Никак.

Но если уж дело обстояло так, то он хотел хотя бы понять, что же натворил именно он. И он соберет столько информации, сколько сможет.

На улице почти никого не было, только одна седовласая дама, выгуливавшая своего терьера. Йона приблизился к дому Лихтенбергеров так осторожно, словно тот мог в любую секунду взлететь в воздух. Руку с конвертом он засунул глубоко в карман куртки.

Впереди висел почтовый ящик. Матовая алюминиевая поверхность, крышка отверстия закрыта. Еще примерно двадцать шагов. Йона быстро оглянулся – позади никого не было.

Десять шагов. Он достал конверт из кармана, в лучшем случае ему удастся бросить конверт обратно одним быстрым движением. Достать руку, поднять крышку, засунуть деньги, закрыть крышку и ни в коем случае не останавливаться.

Вот, сейчас. Тыльной стороной кисти руки он поднял крышку ящика и опустил через отверстие письмо.

К сожалению, немного криво. Конверт зацепился за край щели, нагнулся вперед и упал на землю.

В своем порыве сделать все быстро Йона отдалился шага на три от почтового ящика, поэтому ему пришлось быстро вернуться. Он наклонился, поднял конверт и наконец засунул его в щель ящика.

Идиот. Криворукий идиот.

Однако можно было ругать себя сколько угодно, это все равно не помогло бы сейчас. Йона посмотрел наверх – в окнах никого не было видно. Как говорится, нет худа без до…

– Ты что здесь делаешь?

Он мгновенно обернулся, вскрикнув, словно получил удар током. Прямо перед ним, нахмурив брови, стояла Марлен. В руке у нее был букет цветов, завернутый в бумагу.

– Я? Я… я…

Она пробежала взглядом по нему вниз и снова вверх.

– Ты ведь только что что-то бросил в почтовый ящик, так? Сердце Йоны все еще билось как бешеное, но его мозг уже начал работать со свойственной ему скоростью. Если бы он стал отрицать явные вещи, то это показалось бы подозрительным.

– Да, – признался он. – Но об этом никто не должен знать. Она наклонила голову набок – Йона до сих пор наблюдал такое только у кошек:

– Почему нет?

Он вздохнул:

– Чтобы объяснить это, мне потребуется какое-то время, и, кроме того, я больше не хотел бы стоять здесь. Ты понимаешь?

У него действительно уже созрело объяснение, которое было бы довольно убедительным до тех пор, пока Марлен не узнала бы от вдовы Лихтенбергера о реальном содержимом конверта.

– А ты? – Он кивнул в сторону букета. – Для кого эти цветы? Она взглянула вверх на окна, точно так же, как сделал Йона до этого:

– Они для госпожи Лихтенбергер от студенческого актива. Я недавно здесь в университете, но больше никто не захотел пойти. Они хотели, чтобы посыльный принес эти цветы и открытку, но мне показалось, что это как-то безлично…

Правда ли то, что она говорила? Йона искал смущение в ее удивительно зеленых глазах, но ничего похожего не нашел.

Марлен все еще внимательно наблюдала за ним.

– Хочешь пойти со мной? Или предпочитаешь тайно выражать свое сочувствие через почту?

Она подумала, что он бросил в почтовый ящик открытку с выражением сочувствия. Это было хорошо, даже очень хорошо, потому что было близко к той лжи, которую он придумал, чтобы рассказать ей в случае необходимости.

– Ну, пойдем уже. – Она не отставала. – Мне тоже все это не нравится. Когда я соглашалась, то представляла это себе совсем по-другому. – Она перевела взгляд на входную дверь и вздохнула: – Больше всего я хотела бы сейчас развернуться и уйти, но это стало бы невыполненным пунктом в моем списке.

Он совершенно растерянно смотрел на нее, так как она в умиротворении качала головой.

– Ты конечно же не понимаешь, что я имею в виду, да это и не имеет значения. Ты пойдешь со мной? Вдвоем это не так неловко.

Йона не понимал до конца, почему он согласился, и в тот момент, когда он кивал головой, он уже сожалел об этом. Было ли это из-за того, что его совесть была нечиста? Из-за чувства хотя бы взглянуть на ту боль, причиной которой был, вероятно, он сам?

Или это была своего рода форма извращенного любопытства?

Марлен вытащила ручку из своей сумочки и протянула ее Йоне:

– Подпиши открытку.

На ней уже было нацарапано по меньшей мере пятьдесят или шестьдесят подписей; Йона отыскал одно из немногих свободных местечек и неуклюже вписал свои инициалы.

В это время Марлен уже нажимала на кнопку