Новая приемная семья Люси была совершенно другой. Опекун приложила все усилия, чтобы Люси почувствовала себя частью семьи. Люси отлично поладила с дочерью опекуна, начала улыбаться и играть, как обычный ребенок. К сожалению, это был крохотный оазис безопасности и счастья в бескрайней пустыне перемен и тревоги. Через три месяца Бонни, которой сообщили о смене опекуна (социальная служба обязана это делать по пункту 20), заявила, что хочет вернуть Люси. Теперь она жила в небольшой съемной квартире. По правилам она сообщила социальной службе свой новый адрес и забрала Люси. Опекун говорила, что Люси не хотела уезжать, но выбора у нее не было. Бонни пообещала сообщать о жизни Люси, но ни разу не позвонила.

Бонни не могла воспитывать Люси раньше, и не было никаких причин полагать, что это удастся ей на сей раз. В ее жизни ничего не изменилось – появилась лишь новая квартира и новый приятель. Социальная служба наблюдала за жизнью этой семьи шесть месяцев. В конце концов чаша терпения переполнилась. Люси передали в приемную семью – на сей раз по ордеру суда, а не по пункту 20. Эта ситуация давала социальной службе больше прав, а Люси обеспечивала большую стабильность.

На сей раз девочку отправили к семейной паре, у которой было двое детей-подростков. Семья жила в комфортабельном современном доме в хорошем районе на окраине города. К сожалению, мать семейства не водила машину, а школа, в которой Люси училась уже полгода (она поступила туда, когда стала жить с матерью), находилась в часе езды на автобусе. Было решено, что ребенку такого возраста подобная дорога не по силам. Кроме того, Люси было бы неприятно приезжать в школу с приемной матерью, потому что раньше ее видели с родной. Было решено, что учеба в новой школе пойдет Люси на пользу, и ее записали в местную школу. К этому времени Люси за пять лет успела побывать в шести разных школах. А если считать адреса, по которым жила эта девочка, то даже по самым приблизительным оценкам их было не менее тридцати.

Хотя Люси заметно отставала в учебе, в новой школе она начала делать успехи. В приемной семье она встретила первое настоящее Рождество. Но когда она провела в этом доме пять месяцев, положение семьи резко изменилось. Фабрика, где работал отец семейства, сообщила всем работникам о закрытии. Те, кто проработал в этой компании более пяти лет, могли перейти на другую фабрику, расположенную в восьмидесяти милях к северу. Естественно, что в условиях высокой безработицы и малого количества рабочих мест семья согласилась переехать. Они предложили социальной службе забрать Люси с собой. Хотя Люси находилась под опекой по судебному ордеру, это был ордер о временной опеке, а это означало, что мать Люси все еще имеет право решать судьбу дочери. За пять месяцев Бонни лишь дважды виделась с Люси, но сразу же вспомнила о своих правах и категорически запретила вывозить Люси в другой регион, где она не сможет видеться с ней так часто, как захочется. Семья уехала, а Люси отправилась к новым опекунам.

Единственным свободным опекуном в тот момент была женщина, имевшая сертификат на опеку над малышами до двух лет. Люси отправили к ней временно, пока не освободится более подходящий опекун. Постоянные переезды детей от опекуна к опекуну по подобным причинам весьма распространены. Нужно приложить усилия к тому, чтобы свести подобные ситуации к минимуму.

Через два месяца после переезда к новому опекуну Люси, которой исполнилось уже одиннадцать лет, пошла в местную среднюю школу. Переход из начальной школы в среднюю – это важный, серьезный шаг. Но в жизни Люси оставалась неопределенность – она не знала, где будет жить через несколько месяцев. Через шесть недель освободился более подходящий опекун. Люси вернулась из школы, и ей сообщили, что в выходные она переезжает. Хотя она знала, что когда-нибудь придется переезжать, но переход в среднюю школу и накопившиеся за долгие годы страданий переживания сделали свое. Когда опекун стала объяснять Люси, что социальный работник отвезет ее к новому опекуну Кэти, у которой двое детей, девочка издала дикий вопль, взлетела по лестнице и заперлась в ванной – единственном помещении в доме, где на двери был замок.

Напуганная таким всплеском чувств у ребенка, который всегда вел себя тихо, скромно и послушно, женщина бросилась за ней. Она полчаса просидела у дверей, пытаясь уговорить Люси успокоиться и выйти. Рыдания девочки становились все громче. Когда муж женщины вернулся домой с работы, истерические вопли Люси были слышны даже на улице:

– Я вас всех ненавижу! Я никуда не поеду! Я убью себя!

Мне позвонила социальный работник Джилл.

– Это кошмар, – сказала она. – Мужу пришлось выломать дверь ванной, чтобы вытащить Люси. И она до сих пор отказывается с кем-нибудь говорить.

– Бедный ребенок, – вздохнула я. – Вы не должны ее винить. Ее жизнь с первого дня – это сплошная череда несчастий. Неудивительно, что она чувствует себя никому не нужной. Ее действительно никто не захотел взять к себе.

– Знаю. Вы читали документы?

– Да.

Поскольку Люси должны были привезти ко мне в плановом порядке, я успела познакомиться с документами и понять, что больше всего нужно этой девочке. В деле кратко описывались достоинства и недостатки Люси и ее прошлое. Когда ребенок приезжает ко мне в экстренных ситуациях, я мало что знаю о нем, иногда совсем ничего.

– Да, я читала документы. Я не могла сдержать слез. Люси заслуживает лучшего. К ней относились просто ужасно.

– Согласна, – ответила Джилл. – Но ей нужно переехать, а пока что она не соглашается даже приехать к вам в гости или встретиться с социальным работником. Уверена, что она изменит свое мнение, если сможет сначала познакомиться с вами, Адрианом и Полой, увидит свою комнату и оглядится в доме. Но мы не можем ее заставлять.

Конечно, если Люси отказывается встречаться со мной, то как мы можем заставить ее переехать?

Мы с Джилл немного помолчали, а потом я сказала:

– Может быть, Люси поговорит со мной по телефону? Это будет хоть что-то… Может, попробуем?

– Да, думаю, это возможно. Я позвоню социальному работнику Люси и спрошу ее мнение, а потом перезвоню вам. Если звонить, то нужно сделать это сегодня вечером. Завтра они собираются ее перевозить, хотя я даже не представляю, как…

– Я весь вечер буду дома. Давайте свяжемся позже.

Мы простились, и я повесила трубку. Джилл была моим социальным работником последние шесть из тринадцати лет моего приемного опекунства. У нас сложились прекрасные рабочие отношения. Я уважала ее решения и точку зрения. Но, положив трубку, я не могла избавиться от мыслей о несчастной одиннадцатилетней девочке. Я представляла, как ее силой приволокут к моим дверям. Ко мне уже привозили маленьких детей, которых забирали у родителей. Им было очень тяжело. Мне приходилось часами сидеть и успокаивать их. Дети редко расстаются с родителями по собственной воле – только в самых тяжелых случаях сексуального насилия. Но Люси была уже не маленькой. Мне вряд ли удалось бы успокоить ее подобным образом. Кроме того, она должна была приехать ко мне не от родителей, а от временного опекуна. То, что она устроила истерику из-за отъезда из дома, где провела всего три месяца, говорило о многом.