– Ну не красавчик ли ты, а?

– Да, – говорю я. – Красавчик.

Кэтлин, давнишняя барменша в «Малаки», заливается не то смехом, не то кашлем курильщицы. У нее лукавая, «цыганистая» улыбка и соломенные, а не блондинистые волосы. Кэтлин за шестьдесят, но держится она уверенно и с какой-то старомодной знойной страстностью, которая некоторым может показаться низкопробной и смешной. Она грудаста, фигуриста и вся такая мягкая. Кэтлин мне сразу нравится, но я понимаю: нравиться посетителям – ее работа.

– Эх, будь я помоложе… – начинает Кэтлин.

– И будь я поудачливее, – парирую я.

– Ой, перестань!

Я выгибаю бровь. Это один из моих фирменных жестов.

– Не надо себя недооценивать, Кэтлин. Еще не вечер.

– Какой ты наивный. – Она игриво шлепает меня посудным полотенцем, которое в последний раз стиралось в дни правления президента Эйзенхауэра. – Очаровашка. Красавчик хоть куда. Но наивный.

На табурете справа от меня восседает Мальчуган Фрэнки. Ему под восемьдесят. На голове твидовая кепочка. Из ушей торчат волосы, делая его похожим на кукольного тролля. Никакая пластическая хирургия не сделала бы его нос более приплюснутым. До этого я бывал в «Малаки» раз пять и всегда видел Мальчугана Фрэнки на одном и том же табурете.

– Хочешь выпить? – предлагаю я.

– О’кей, – нараспев произносит Фрэнки. – Но, между прочим, я совсем не считаю тебя красавчиком.

– Считаешь. Только признаться не хочешь.

– Может, и так, но это не значит, что я готов заняться с тобой сексом.

– Мечты здесь тяжко умирают, – вздыхаю я.

Ему это нравится.

«Малаки» – настоящий дайв-бар. Плохое освещение, обшарпанные и небрежно подкрашенные деревянные панели, дохлые мухи в плафонах светильников. Посетители настолько приросли к этому месту, что трудно понять, где кончается табурет и начинаются их задницы. Над стойкой покачивается вывеска: «Жизнь хороша, и пиво тоже». Перл мудрости. Завсегдатаи великолепно ладят с новичками. Здесь спокойно принимают все, кроме понтов. В каждом углу стойки стоит по телевизору. На одном «Нью-Йорк янкиз» проигрывают кому-то, на другом – «Нью-Йорк рейнджерс» тоже кому-то проигрывают. Чувствуется, в «Малаки» никто не болеет ни за бейсбол, ни за хоккей.

Меню стандартное для подобных заведений. Мальчуган Фрэнки настаивает, чтобы я заказал куриные крылышки. Приносят тарелку: сплошной жир с редкими косточками. Я пододвигаю тарелку ему. Мы начинаем болтать. Старик сообщает мне, что женат в четвертый раз.

– Я ее очень люблю, – признается Мальчуган Фрэнки.

– Поздравляю.

– Само собой, и тех трех я тоже очень любил. И сейчас люблю. – В его глазах блестят слезы. – Это моя слабость. Влюбляюсь по уши. Тогда я прихожу сюда, чтобы забыться. Ты понимаешь, о чем я?

Я ничего не понимаю, но говорю, что да. Из колонок льется песенка «True» группы Spandau Ballet. Мальчуган Фрэнки начинает им подпевать:

– Это звук моей души, это звук… – Он умолкает и поворачивается ко мне. – Вин, ты когда-нибудь был женат?

– Нет.

– Умница. Постой, ты гей?

– Нет.

– Меня это не волнует. Если честно, мне нравятся многие здешние геи. Меньше соперничества из-за женщин, если ты понимаешь, о чем я.

Я спрашиваю, давно ли он ходит в «Малаки».

– Впервые я пришел сюда двенадцатого января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

– Впечатляет, – улыбаюсь я.

– Величайший день в моей жизни.

– Почему? – с неподдельным любопытством спрашиваю я.

Мальчуган Фрэнки поднимает три коротких пальца:

– По трем причинам.

– Расскажи.

– Первая: в тот день я впервые обнаружил это место, – говорит он, загибая безымянный палец.

– Логично.

– Вторая. – Мальчуган Фрэнки загибает средний палец. – В тот день я женился на своей первой жене Эсмеральде.

– В день свадьбы ты ушел от жены в бар?

– Я еще не был женат, а готовился к церемонии, – отвечает он, делая упор на слове «женат». – Кто рискнет упрекнуть мужчину, если перед этим он решил пропустить пару стаканчиков крепенького?

– Только не я.

– Моя Эсмеральда была такой красивой. Внушительной. Свадебное платье у нее было ярко-желтого цвета. На свадебных фотографиях я выгляжу маленькой планеткой, которая вращается вокруг огромного солнца. Но красивого.

– А третья причина?

– Ты куда моложе меня. Но скажи: ты смотрел телесериал «Бэтмен»?

– Да.

«Это судьба», – думаю я. Мы с Майроном смотрели каждую серию по миллиону раз. Я киваю Фрэнки:

– Адам Уэст, Берт Уорд.

– Вот-вот. Загадочник и Пингвин. Я уж не говорю про Джули Ньюмар в роли Женщины-кошки. Я бы оторвал у Эсмеральды правую руку и отшлепал себя по спине, только бы понюхать волосы Джули Ньюмар. Не сочти за обиду.

– Я и не думаю обижаться.

– А теперь у нас все эти, – он пальцами изображает кавычки, – «мастера перевоплощения». Специально теряют по сотне фунтов, чтобы сыграть Джокера. А в те славные времена! Сезар Ромеро даже и не подумал сбривать усы. Просто закрыл их гримом. Вот, друг мой, как тогда играли актеры.

Мне нечего возразить.

– Так как насчет третьей причины?

– Я-то думал, ты фанат сериала.

– Фанат.

– Тогда скажи, какой злодей появляется в самой первой серии?

– Загадочник. Его играл Фрэнк Горшин.

– Ответ правильный. А когда ее впервые показали? – Мальчуган Фрэнки улыбается и кивает. – Двенадцатого января шестьдесят шестого года.

Мне хочется расцеловать этого старика.

– Давай подытожим. В день твоей свадьбы ты пошел в «Малаки» промочить горло, а затем смотрел по телевизору премьеру «Бэтмена».

Мальчуган Фрэнки театрально кивает и смотрит в стакан:

– Полвека прошло, а «Малаки» по-прежнему в моей жизни. И пятьдесят лет спустя я продолжаю смотреть «Бэтмена» на своем стареньком видеомагнитофоне. – Он выразительно пожимает плечами. – А Эсмеральда? Ее уже давно нет на этом свете.

Какое-то время мы пьем молча. Пора переходить к цели моего прихода, но мне нравится говорить с ним. Постепенно я перевожу разговор в нужное русло и спрашиваю Мальчугана Фрэнки, помнит ли он официантку или барменшу по имени Шейла. Может, ее звали Шелли или еще как-то в этом роде. Я надеюсь, что Лейк Дэвис допустила промашку и назвала мне настоящее имя. Мой собеседник чешет в затылке.

– Кэтлин! – кричит он.

– Чего тебе?

– Ты помнишь некую Шейлу, которая здесь работала в те далекие годы?

– Ха!

Кэтлин улыбается, но с языком ее телодвижений и жестов что-то явно не так. Возможно, дело в улыбке, вдруг ставшей наигранной. А может, ее пальцы слишком сильно впиваются в рукоятку пивного крана.

– А кто спрашивает?

– Да наш красавчик Вин. – Мальчуган Фрэнки похлопывает меня по спине.

Кэтлин подходит к нам. Полотенце болтается у нее на плече.

– Какая еще Шейла?

– Не знаю, – отвечаю я.

– Не помню я никакой Шейлы, – качает она головой. – А ты, Фрэнки?

Он тоже качает головой и вдруг вскакивает с табурета.

– Пойду-ка я всласть пожурчу, – сообщает он