– Это с твоей-то простатой? – возражает Кэтлин.

– А что, человеку нельзя помечтать?

Шаркая, Мальчуган Фрэнки удаляется. Кэтлин поворачивается ко мне. Судя по выражению ее лица, она все это видела не раз. Забейте в Google слова «утратившие вкус к жизни», и он выдаст вам ее фотографию.

– И когда эта Шейла могла тут работать?

– Году в семьдесят пятом. Примерно в то время.

– Ты серьезно? Так с той поры уже больше сорока лет прошло. – (Я жду.) – Что было до меня, не знаю. Я пришла сюда тремя года позже. Летом семьдесят восьмого.

– Понятно, – отвечаю я. – А есть у вас еще кто-нибудь из давнишних работников?

– Дай подумать. – Кэтлин закатывает глаза к потолку, изображая напряженное раздумье. – Пожалуй, старик Мозес с кухни тогда уже работал, но в прошлом году он уволился и перебрался во Флориду. А что касается других… Пожалуй, я тут самая давнишняя из персонала. – Посчитав тему исчерпанной, она смотрит на мой опустевший стакан и спрашивает: – Налить тебе еще, дорогуша?

Есть время для тонкостей и дипломатии. И есть время для разговора без обиняков. Признаюсь, второе получается у меня намного лучше. Помня об этом, я спрашиваю:

– А как насчет знаменитых беглецов, которые прятались в здешнем подвале?

Кэтлин запрокидывает голову, моргает, затем снова произносит свое «Ха!».

– Ты когда-нибудь слышала о «Шестерке с Джейн-стрит»?

– Что-что?

– А о Рае Строссе?

Она щурится:

– Вроде слышала. Но не понимаю, при чем…

– Рай Стросс и его подружка Лейк Дэвис разыскивались по обвинению в убийстве. В семьдесят пятом году они прятались в подвале «Малаки».

Кэтлин отвечает не сразу:

– Я слышала много легенд про наш бар, но это что-то новенькое.

Однако ее голос звучит мягче. Я заметил, что обычно Кэтлин играет с расчетом на всех присутствующих, даже если ведет разговор с глазу на глаз, как будто зал – это сцена, и ей даже для пустяшного эпизода требуется максимальное число зрителей.

И вдруг ее тяга к зрительскому вниманию исчезает.

– Это правда, – говорю я.

– Откуда ты знаешь?

– Лейк Дэвис рассказала.

– Одна из беглецов?

– Она была арестована и отсидела свой срок.

– И она тебе рассказала, что пряталась здесь в подвале?

– Да. В подвале. Она сказала, что добрая барменша помогала им с Раем. По сути, эта добрая барменша ее спасла.

Мы смотрим друг на друга.

– Сомневаюсь, – говорит Кэтлин.

– Почему?

– Ты когда-нибудь бывал в нашем подвале? Едва ли там кто-то может выжить, кроме плесени.

Она вновь смеется, но смех куда менее естественный. Словно по сигналу, грузный мужчина, сидящий в самом конце, шлепает по стойке ладонью и радостно выкрикивает:

– Прихлопнул!

– Кого, Фред? – кричит ему Кэтлин.

– Таракана. Здоровенный, что голуби в парке.

Кэтлин улыбается мне, словно спрашивая: «Понимаешь, что я имела в виду?»

– Вряд ли Лейк Дэвис это придумала.

Кэтлин пожимает плечами:

– Если она была такой же, как тогдашние свихнутые радикалы, скорее всего, перебрала кислоты и насочиняла.

– Забавно, – произношу я.

– Что?

– Я ведь не упоминал о ее принадлежности к радикалам.

Кэтлин улыбается и наклоняется чуть ниже. Я вновь улавливаю запах сигарет, хотя не сказать, чтобы он был мне неприятен.

– Ты говорил про «Шестерку с Джейн-стрит» или как их там. Вот тогда я и вспомнила, что они куда-то бомбы бросали и убивали людей. А чего вообще ты про них спрашиваешь?

– Потому что Рай Стросс так и не был пойман.

– И ты его разыскиваешь?

– Разыскиваю.

– Почти через пятьдесят лет после их выходки?

– Да, – отвечаю я. – Ты можешь мне помочь?

– Я бы с радостью. – Она усиленно разыгрывает безразличие. – Приятно видеть, когда такой убийца получает по заслугам.

– Ты так думаешь?

– В точку попал. А ты коп?

Я выгибаю брови:

– В таком-то костюме?

Она смеется, одарив меня еще одной порцией табачного аромата. Возвращается Мальчуган Фрэнки и вскарабкивается на свой табурет.

– Интересно с тобой болтать, – говорит Кэтлин и, склонив голову набок, добавляет: – Но надо обслуживать посетителей.

Она неспешно удаляется.

– Знаешь, дружище, – говорит Мальчуган Фрэнки, с восхищением глядя ей вслед. – Я бы мог целыми днями смотреть на такую задницу. Ты понимаешь, о чем я?

– Вполне.

– Вин, а ты, поди, частный детектив?

– Нет.

– Кто-то вроде Сэма Спейда или Магнума[17].

– Говорю тебе, нет.

– Но ты такой же крутой, как они?

– Как пить дать, – соглашаюсь я, глядя на Кэтлин, которая наполняет пивом кружки. – Как пить дать.

Глава 10

До встречи с миссис 9,85 у меня остается больше часа.

От бара «Малаки» до «Бересфорда» идти около десяти минут. Я иду по Колумбус-авеню и пересекаю территорию Музея естественной истории. Когда мне было шесть лет и мои родители еще жили вместе, они как-то свозили своих детей, включая и меня, в этот музей. Разумеется, для семьи Локвуд устроили частную экскурсию еще до того, как музей открылся для посетителей. Одно из самых ранних моих воспоминаний (возможно, и ваших тоже) связано с костями динозавра в вестибюле, бивнями косматого мамонта на четвертом этаже и, конечно же, громадным чучелом голубого кита, свисающего с потолка в Зале обитателей океанов. Я и сейчас время от времени встречаюсь с этим китом. По вечерам музей устраивает гала-обеды. Я сажусь под громадным китом, пью превосходный шотландский виски и смотрю на чучело. Иногда я пытаюсь увидеть того маленького мальчика и его семью, но понимаю: подобные мысленные картины отнюдь не реальны и не хранятся у меня в мозгу. Это справедливо для большей части, если не для всего, что мы называем воспоминаниями. Воспоминания не записаны на каком-нибудь микрочипе в черепной коробке и не собраны в кладовых мозга. Воспоминания – это то, что мы воссоздаем и собираем воедино. Они фрагменты, производимые нами для воссоздания событий прошлого. Или же мы просто надеемся, что такое событие имело место. Короче говоря, наши воспоминания редко бывают точными. Они не более чем субъективная реконструкция событий.

Если еще короче: мы видим то, что хотим видеть.

Швейцар «Бересфорда» уже ждет меня и ведет к мониторам, куда сводится изображение с камер. На одном из экранов застыла черно-белая картинка: два человека, идущие друг за другом. Она мне мало что говорит. Камера находилась у них над головой, качество изображения оставляет желать лучшего. Вероятно, идущий впереди и есть Рай Стросс. На нем толстовка с надвинутым капюшоном. Тот, кто идет за ним, совершенно лыс. Оба идут, опустив голову. Держатся почти впритык, отчего кажется, будто лысый упирается лицом в спину Стросса.

– Включить воспроизведение? – спрашивает швейцар.

Он молод, не больше двадцати пяти. Я уже говорил,