– Нет.

– Как это «нет»? А это что?

– Оставь, я сказал!

Но она уже приподнялась и ощупывала его бок, пока не наткнулась на выпуклость браунинга. И торжествующе расхохоталась. Потом обхватила Фалько ниже затылка, притянула к себе и звучно чмокнула в переносицу.

– Ты все такой же, разбойник! И пират!

– Куда уж мне… Я выдохся.

– И по-прежнему красавчик! Так и не женат?

– Нет, конечно. Сердце мое разбито. Ты со своим английским художником и разбила. Я больше не способен полюбить.

– Был мерзавцем и остался.

Она открыла деревянную, отделанную перламутром шкатулку. Внутри лежали книжечка курительной бумаги, табак, зажигалка и шарик с гашишем. Очень ловко действуя одной рукой, она смешала несколько зернышек гашиша с табаком и свернула сигарету.

– Бизнес твой, надо полагать, связан с теми двумя кораблями у пирса?

Фалько взглянул на нее так, словно они играли в покер:

– Что ты знаешь об этом?

Мойра лизнула бумагу и заклеила самокрутку.

– Что в газетах написано, то и знаю. – Теперь она вертела готовую сигаретку между указательным и большим пальцем. – Что везут золото… «Порвенир», как рупор республиканцев, клеймит пиратство франкистов. «Депеш», наоборот, требует, чтобы второе судно убрали отсюда. А нейтральная «Танжье газетт» восхищается, какая сплелась интрига.

– И все по-своему правы.

– А ты? Ты-то на чьей стороне, мой мальчик?

Фалько не ответил. Он достал из шкатулки зажигалку и дал Мойре прикурить. С самокруткой во рту она наклонилась к вспыхнувшему огоньку.

– Когда ты в последний раз был в Танжере, то работал на испанское правительство.

– Да. Но сейчас понятие «правительство» стало весьма относительным.

Мойра глубоко затянулась и с наслаждением выпустила дым через ноздри.

– Эйнштейн нынче в моде.

Раскинувшись в гамаке, она вновь почмокала губами, затягиваясь.

– У меня есть чем заплатить тебе, – сказал Фалько осторожно.

– Не говори глупостей! – Она выпрямилась и взглянула в ответ. – Не нужны мне твои деньги.

– Я говорю серьезно… И это не мои деньги.

Она взглянула в сторону испанского побережья, где золотистая дымка становилась тем гуще, чем ниже опускалось солнце над морем. Ветер раскачивал герани в кадках.

– Ну ладно, – сказала она после недолгого молчания. – Нелишним будет кое-что добавить к наследству бедного Клайва. О какой сумме речь?

– Шесть тысяч франков. Как тебе?

– Недурно.

– Или эквивалент в английских фунтах.

– Лучше в фунтах, если тебе все равно.

Она протянула ему сигарету, выкуренную уже до половины. Фалько взял и глубоко затянулся. Зелье, проникнув в легкие, оказало мгновенное и приятное действие. Он давно уже не курил такого, и оно тотчас привело на память другие места, другие мгновения – предвоенный Танжер, Стамбул, Алжир, Бейрут… Поездки, границы и таможни, взятки, поезда, кафешки, отели и рестораны с видом на Босфор, парки Сен-Жорж или Плас-де-Канон. Череда удач и провалов, бессонных ночей, темные улицы, переговоры в сопровождении уклончивых или угрожающих улыбок – а чаще и таких и этаких одновременно, причем угрозу порой источал и он сам. Двадцатилетний опыт обострил его инстинкты, отточил его клинок. Как говаривал адмирал, перефразируя Библию: «Когда пойдешь долиной смертной тени, не убоишься никакого зла, ибо ты злей всех, кто идет этой долиной».

– Ты по-прежнему в добрых отношениях с британским консулом? – спросил Фалько.

– С Говардом? В превосходных. Он ведь был близким другом покойного Клайва и захаживает сюда время от времени.

– Окажи-ка мне услугу… Передай ему письмецо так, чтобы никто не видел.

Мойра глянула с любопытством:

– Какого рода письмецо?

– Приглашение к тебе в гости… Поужинать, выпить кофе…

– А консул при чем?

– Он – фигура заметная и к тому же нейтральная. Его уважат.

– А кого же я должна буду пригласить?

– Капитана «Маунт-Касл».

– А-ах, вот оно что… – От восхищения Мойра широко раскрыла глаза. – Вот, значит, куда ты гнешь…

– Именно. И дело это срочное.

Фалько еще раз затянулся и вернул ей сигарету. Мойра засмотрелась на дымящийся уголек, подползающий к самым ее ногтям.

– Ты мне так и не сказал, мой милый, на чьей ты стороне.

– На стороне разума и справедливости. Как всегда.

Мойра рассмеялась:

– А если серьезно? Зачем ты это делаешь?

Улыбка Фалько растопила бы лед в стакане виски.

– Ты же меня знаешь, – сказал он. – Я сам выбираю себе дорогу.

– И куда же на этот раз она тебя ведет?

– В крестовый поход против марксизма. За Бога и Испанию.

– Правда?

– Клянусь.

– Жулик ты, – сказала она, с наслаждением и глубоко затянувшись. – Как не совестно?

– Да вот нисколько не совестно.

– Это же банда преступников, стакнувшихся с лицемерными святошами.

– Именно так. Такие же бандиты, как и их противники. Только у тех вместо попов – комиссары. Ничего нового: все это мы с тобой видели раньше… И греков они, когда представился случай, перебили не меньше, чем турки. Разве не так?

Мойра передала ему крошечный окурочек.

– Ты был там, да?

Не отвечая, Фалько сделал последнюю затяжку, уже обжигавшую губы, и отшвырнул самокрутку, тотчас подхваченную ветром.

– Там правда было так ужасно, как об этом рассказывают?

– Еще хуже, – сказал он, помолчав мгновение. – Разнуздавшиеся вконец ополченцы, демагогия, оппортунизм, террор, разброд и звериная ненависть среди своих же. Убивали друг друга по любому поводу.

– А те?

– Те, по крайней мере, убивали по плану, – голос Фалько был лишен всякого выражения. – Это был террор хладнокровный, практичный. Более рациональный, что ли.

– Хочу, чтобы ты знал: сердцем я с вашей Республикой.

– Да плевать… – Он безразлично пожал плечами. – Кто бы ни победил в итоге, появится диктатор. Не все ли равно – красный или голубой?

– Ты циник, мой мальчик.

– Да нет… Просто я хорошо осведомлен.

– Пусть все так, как ты сказал, но они мне нравятся больше, чем этот карликовый генерал с Гитлером и Муссолини в друзьях.

Фалько старательно изобразил пренебрежительную гримасу: