Он вышел на улицу и, подхваченный толчеей, заторопился к следующей лавке, расположенной на краю площади. Народу там было поменьше, можно было осмотреться. И тут Себастьян вдруг увидел прежнюю старуху в фиолетовом платье с рюшками. В ее руках был все тот же желтый зонт, привлекающий к себе внимание. Остановившись перед дверью, Клаузен не решался распахнуть ее, чувствуя, как затылок начинает плавиться от приближающейся опасности. В следующую секунду крепкие руки ухватили его за плечи, на запястьях он почувствовал холод металла, сковавшего движения, и чей-то негромкий, но строгий голос, не терпящий возражений, объявил:

— Полиция! Дайте сумку!

Разжав пальцы, Себастьян отпустил сумку с деньгами. Ударившись о булыжник, содержимое недовольно звякнуло. Немедленно подкатила черная полицейская карета с зарешеченными окнами, раздавив широкими ободами чей-то холщовый мешок, и прежде чем Клаузена затолкали вовнутрь, он успел заметить бабку с зонтом, стоявшую на противоположной стороне улицы. Старушка беззубо улыбнулась, махнув ему рукой.

* * *

Себастьяна Клаузена, как особо опасного преступника, решено было поместить в Моабитскую тюрьму, представлявшую собой комплекс из пяти четырехэтажных корпусов, соединенных в форме веера. От других тюрем Берлина ее отличали невыносимые условия содержания заключенных и пытки, которые надзиратели нередко применяли в качестве воспитательной меры. Уже на второй день пребывания Себастьян должен был понять, что любезничать с ним в этих крепких стенах не собираются.

В здании тюрьмы у Гельмута Вольфа был собственный кабинет, куда он заявлялся, чтобы допросить арестованного. Сейчас был тот самый случай.

Откинувшись на спинку широкого кресла, Вольф сунул трубку в уголок рта и пыхнул горьким дымком. К трубке он приучился лет десять тому назад, сразу после объединения Германии. Отто Бисмарк, ставший символом Рейха, предпочитал исключительно трубки с крепким табаком, и в подражание великому человеку тотчас закурили все высшие чины полиции. Гельмут Вольф не стал исключением; вскоре, как и все, освоив трубку, он даже находил это занятие весьма приятным.

Заключенный Себастьян Клаузен сидел напротив него за небольшим столом, свесив левую руку вдоль тощего тела, а правая была пристегнута за запястье к небольшому металлическому кольцу, закрепленному на шероховатой стенке. Его приковали совсем не потому, что были основания для беспокойства, а, скорее всего, в качестве воспитательной меры. Посидит так распятым, поразмышляет о своем незавидном будущем, а там, глядишь, и надумает исповедаться.

Задавать вопросы Вольф не торопился, заставляя арестованного все сильнее ерзать на стуле. Вот когда он осознает, что сидит не на дощатом сиденье, а на раскаленной сковороде, тогда и можно будет задать первый вопрос. А сейчас самое время, чтобы насладиться первыми плодами победы.

Лавочники, причастные к сбыту фальшивых денег, были задержаны уже через несколько минут после ареста главного фигуранта, а еще через полчаса каждый из них был допрошен с пристрастием. Так что Гельмут представлял себе целостную картину, из которой следовало, что деньги к ним поступали через Клаузена, а впоследствии через многочисленных покупателей распространялись по всей Германии. Оставалось только докопаться, кто именно снабжал его фальшивыми деньгами.

Себастьян энергично заерзал, что должно было означать — арестованный созрел для обстоятельного ответа. Что ж, в таком случае самое время приступать!

Подавшись вперед, Вольф вынырнул из клубов табачного дыма и сказал:

— Посмотрите в окно.

Клаузен вытянул шею, стараясь понять, что творится за зарешеченным окном четвертого этажа, но увидел только корпус тюрьмы, выкрашенный в желтый цвет.

— Посмотрели? — заинтересованно спросил начальник полиции.

— А что, по-вашему, я должен там увидеть? — невесело буркнул распространитель фальшивок.

— Ах, все забываю, — рассеянно проговорил Вольф, — вы ведь пристегнуты… — Его низкий голос был преисполнен сочувствия. — Тогда я вам расскажу, если желаете… — Поднявшись, начальник полиции подошел к зарешеченному окну. — В центре тюремного двора стоит гильотина. Возле нее находится господин Питер Науман, именно он является распорядителем этой замечательной конструкции. Сегодня у него очень хлопотный день — он должен обезглавить восемь особо опасных преступников. Механизмы должны работать без сбоев, нужно следить за всеми трущимися деталями, потом тщательно протереть их ветошью… Сами подумайте, что будет — вот нажимаете вы на кнопку, а лезвие возьми и остановись в дюйме от вашей шеи. — Себастьян нервно сглотнул. — Вот видите, и вы тоже понимаете, — вдохновенно продолжал начальник полиции. — Возникнут некоторые неудобства для приговоренного, будут ненужные переживания… А тут голова разом отлетит в корзину, а приговоренный даже ничего не почувствует. Как известно, гильотина — лучшее средство от головной боли. Ха-ха!.. Хотите узнать, кто эти приговоренные? — Клаузен слушал начальника полиции с побелевшим лицом. — Четверо из них — всего-то шайка заурядных убийц. Грабили и убивали людей в Бранденбурге. Так что их совершенно не жаль… Остается лишь сокрушаться, что их не отловили раньше. Тогда жертв было бы значительно меньше. Пятой будет женщина. Представляете, убила спящего мужа! Она могла бы получить тюремный срок, но присяжные заседатели неожиданно для всех проголосовали за гильотину. Ее муж был деревенский староста и пользовался уважением односельчан. А потом, ее дело усугубляется тем, что она хотела уйти от супруга к молодому любовнику, прихватив с собой все драгоценности. Собственно, она была задержана соседями, когда складывала ценности в сумку. А хотите знать троих оставшихся? — Себастьян подавленно молчал. — Это ваши коллеги. Они подделывали казначейские билеты. Представьте себе, умные головы! Им бы в рейхстаге заседать, а они вот за какое дело взялись… О, господин Науман на нас посмотрел, это добрый знак! — Начальник полиции приветственно махнул рукой. — Видно, чувствует, что в ближайшее время ему предстоит работа. Он всегда чувствует… Бывало, идешь по коридору, а он навстречу. К вам, говорит, господин Вольф, скоро преступник прибудет, он мой клиент. И точно! Уже на следующий день выловим какого-нибудь смертоубийцу, а еще через неделю ему голову отрубят. А вот за два дня до вашего появления он встретил меня в тюремном дворе, бережно так взял под руку и повел в сторону гильотины. К вам, говорит, весьма любопытная личность прибудет. Пообещал специально для такого случая новую корзину заказать. — Повернувшись к фальшивомонетчику, едва не падавшему в обморок от страха, Вольф спросил резким голосом: — Это, случайно, он не про вас говорил?.. Да что же это с вами? Никак дурно сделалось, — посочувствовал Гельмут, возвращаясь на свое место. — Не дай бог, помрете, а мне потом начальство загривок намоет. Вроде бы я вас и не пугал совсем, голоса не повышал, старался говорить с вами ласково… Знаете, я ведь не с каждым так нежно разговариваю. Бывает, что о-го-го! Иногда и кулаком по столу могу стукнуть, а вы у меня отчего-то вызываете расположение. Что-то мне подсказывает, что мы с вами поладим… Так кто вам передавал деньги? Как он выглядел? Сколько раз он передавал вам деньги? На какую сумму? — В голосе начальника полиции послышались стальные нотки. Допрашивать он умел.