Помолчали. Потом Вадим сказал безадресно:

– Урою. Идиоты, дебилы. Поубиваю.

– Меня, – сказал дядя Женя. – Я не углядел. Виноват только я.

– Да пошел ты, дядя Женя!

Ольга открыла глаза и подмигнула шмелю. Тот замер на цветке. Несомненно, он все слышал и был вне себя от возмущения: как она могла доставить столько беспокойства двум – а скорее, гораздо большему числу! – важным и серьезным самцам!

Она вздохнула и пошевелилась.

Вадим немедленно присел перед ней на корточки и заглянул в лицо. Она вспомнила фразу, сказанную им при второй встрече: «Ты хоть понимаешь, кто перед тобой? Самый богатый человек на этом побережье!»

– Как ты себя чувствуешь? – Выражение его лица было почти беспомощным. Как у Мамонтенка, потерявшего маму.

– Я жива... видишь?.. – слова прозвучали не вполне внятно. – Нельзя так, Вадим. Действительно, никто не виноват.

– Ты все слышала? – спросил Вадим.

Она не ответила, а он поднял голову и ледяным взглядом смерил капитана. Вадим действительно терпеть не мог, когда его при посторонних называли хозяином. Да и не только при посторонних. «Вы не рабы, – говорил он дяде Жене и ребятам из команды. – Вы – мои сотрудники. Так же, как те, что работают в нескольких моих офисах здесь и в России. Я для вас начальник, шеф, босс, патрон... Но не хозяин. Еще раз услышу – дам по шее. Рука тяжелая, знаете сами». Единственным человеком, от которого Вадим Юрьевич терпел этот титул, был дядя Женя. Ему по шее не дашь... можно получить сдачи.

– Встать можешь, Оля?

– Попробую. – Она вытянула руки и ожесточенно почесала сначала одну ногу, потом вторую.

Подняться Ольге Вадим не дал. Вдруг словно опомнившись – да что это я? – он легко подхватил ее на руки и прижал к себе, как драгоценнейшую ношу, дохнув ароматом хорошего кубинского табака. Она ойкнула и прикусила губу: болезненно отходили затекшие руки и нога. Ей не хотелось быть притиснутой к его мускулистой груди, поэтому она негромко сказала:

– Ты делаешь мне больно, – и немного отодвинулась.

Поглядела на дядю Женю. Капитан смотрел в сторону и жестко ухмылялся под усами.

Просить Вадима поставить ее на землю было бессмысленно; к тому же она не хотела сейчас раздражать его; необходимо, чтобы отрицательные эмоции, направленные на подчиненных, поутихли.

И они пошли через лес, мимо заброшенной лесопилки. Вадим с Ольгой на руках впереди, дядя Женя чуть сзади. Все молчали. Ее покусанные ноги невыносимо зудели, но она терпела.

Когда лес кончился и они шли через виноградники, Ольга ощутила, что руки Вадима едва заметно дрожат.

– Ты устал, – сказала она. – Отпусти меня.

Он упрямо помотал головой и продолжал нести ее до самого города. Только на окраине поставил на ноги и позволил идти самой. Она тут же наклонилась, почесала ноги и даже тихонько взвизгнула от удовольствия.

Ольга чувствовала себя виноватой, а она очень этого не любила. Когда вчера... нет, сегодня ночью она сбежала с приема, то никак не предполагала, что ее станут искать... да и вообще заметят ее исчезновение. Разве что Вадим. Но его внимания жаждали три девицы – одна шикарнее и фотомоделистее другой, с ними Ольга и не помыслила бы соперничать.

«Сколько сейчас времени?» – внезапно подумала она. Часы оставила вчера в каюте, предполагая туда вернуться, да так за ними и не зашла, когда сбежала с приема. Спрашивать у мужчин не хотелось. Судя по полному отсутствию людей на улицах, очень рано: часов пять, наверное.

Они вышли на набережную. Издалека было видно, как на «Святой Терезе» суетятся матросы: приводят все в порядок после ночного нашествия. Увидев подходящих хозяина судна, капитана и женщину, которую все искали почти половину ночи, замерли на своих местах. Вадим, Ольга и дядя Женя молча поднялись по трапу. Ольга шла с опущенной головой, ни на кого не глядя: ей было неловко перед ребятами.

Вадим открыл дверь на нижнюю палубу и пропустил ее вперед.

– Спускайся ко мне в кабинет, – сказал он. – Там открыто.

Потом повернулся к капитану:

– Дядя Женя... Шалашкину – премию. Два... нет, полтора оклада. И должность старшего матроса.

Он говорил тихо, но Ольга услышала. Перевела дух и заспешила по коридору к кабинету Вадима. Дверь действительно была не заперта...

Вадим глядел на нее исподлобья. Он дождался, пока стюард расставит на столе чашки с кофе, тарелки с тостами, вазочки с икрой, маслом и джемом и выйдет. Только потом спросил:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– А?..

Она замерла. Заломило виски, сердце сковало холодом.

Ты ничего не хочешь мне сказать?

Дежа вю. Оно, проклятое, преследует ее, в самые неподходящие моменты возвращая к «маленьким трагедиям» ее жизни. Маленьким для кого-то – возможно. Но не для нее.

Глаза против воли наполнились слезами. Сдерживаясь изо всех сил, она медленно повернула к нему лицо и встретилась взглядом.

– Что?! – перепугался он и приподнялся, – что?!! Ты ничего не хочешь мне сказать?

Это спросила она, там и тогда, в прошлой жизни, черта под которой подведена. А что ей ответили? Она прекрасно помнит...

– Смотря что ты хочешь услышать, – сказала она побледневшему Вадиму. Ее голос почти не дрожал.

...Сколько раз она слышала эту фразу в американских фильмах, чаще всего мелодрамах, которые они смотрели с мужем, сидя (или лежа) на диване, обнявшись, под пледом. Фраза, со всеми своими вариациями, да и ситуации, в которых она произносилась, Ольгу раздражали до крайности, казались заезженными, банальными, надуманными, «мыльными». Звучание этой фразы в фильме являлось для Ольги критерием профессионализма сценариста и режиссера; если она слышала ее в соответствующем антураже (жена/муж узнает о связи мужа/жены с другой женщиной / другим мужчиной, и происходит выяснение отношений), она сразу засыпала где-то в области мужниной подмышки: дальнейшее развитие сюжета становилось неинтересным. В фильмах иных жанров Ольга эту фразу просто не замечала или признавала органичной... Но в мелодрамах с адюльтером... Все понятно, говорила она и зарывалась в мужа с намерением поспать.

Другой вещью, которую она терпеть не могла, были анекдоты из серии «Возвращается муж из командировки...», Вообще, она была довольно смешливой, с отличным чувством юмора, но эти анекдоты ее бесили. Аркадий знал об этом и никогда их не рассказывал, но если их рассказывал кто-то в компании, за столом, Ольга моментально поднималась и, извинившись, выходила из комнаты.

Она, пожалуй, и сама не смогла бы объяснить ни один из этих странных феноменов отторжения... но, когда все произошло, поняла, что таким странным образом судьба готовила ее к испытанию.

Ольга прилетела из Женевы с семинара для специалистов по рекламе на сутки раньше: культурная программа была внезапно резко сокращена, но все, кто хотел, могли остаться. Она не хотела. В Женеве она была четвертый раз и все, что вызывало ее интерес в этом великолепном городе, посетила в предыдущие три приезда.