присел на край скамейки. Больше всего он боялся остаться один в этой неведомой, чуждой ему стране, поэтому отсутствие своих товарищей он воспринял как трагедию.

За окном совсем стемнело, поэтому Петруха спокойно вышел на улицу. Свободно передвигаться по городу он боялся, но, воспользовавшись темнотой, решил незаметно, огородами дойти до небольшого китайского трактира, где по вечерам собирались местные жители, в основном мужчины, и судачили о каких-то своих делах.

Трактир представлял собой небольшую, крытую навесом и окруженную легкой изгородью площадку, где стояли длинные, засаленные столы, такие же табуреты и скамейки. Тут же, на тандыре два юрких китайца пекли пышные ароматные лепешки, а откуда-то из глубины небольшой кухоньки шел потрясающий аромат жарящейся баранины. Петруха, давно не пробовавший хорошо прожаренного мяса, лишь тяжело вздохнул и принялся разглядывать посетителей, в надежде увидеть знакомые лица. Он знал, что Ремизов никогда не выходил за пределы двора Хвана, а Кацебо уже освоился, довольно ловко носил местную одежду и забавный парик, при ходьбе семенил ногами и сутулился, при этом был совершенно не различим в толпе местных жителей. Из дома он частенько пропадал на час-два, никому не сообщая, куда уходит.

Дронов выбрал удобную позицию для наблюдения – под раскидистыми ветвями низкорослого дерева и, прислонившись к стволу, чтобы стать совсем незаметным, стал вглядываться в лица. Пока среди посетителей знакомых не было, но он продолжал стоять и прислушиваться. Китайскую речь он уже разбирал вполне сносно, да и сам начинал понемногу говорить на местном диалекте, только пока ему свои познания применить было негде.

Возможно, доктор тоже придет сюда, раз ему в доме Хвана не сидится, а, может быть, он встретит здесь Ремизова, которого тоже куда-то черт унес. А если никого не встретит, так просто сплетни местные послушает, нельзя же все время сидеть взаперти.

В это время Павел Петрович сидел вместе с Хваном в его доме и подробно рассказывал ему все, что знал о списке Чжана.

Хван слушал внимательно, не перебивая. Если какие-то детали ему были не понятны, он останавливал Ремизова и все подробно расспрашивал. Павел Петрович и сам не понимал, почему вдруг решился обо всем рассказать старику. Ведь о списке Чжана он не говорил ни Кацебо, ни Дронову, а тут вдруг все разболтал старику Хвану, давшему ему приют. Ремизову очень хотелось спросить старика, а случайно ли он, обладающий сведениями по терракотовому списку, пусть и очень незначительными, оказался в доме Хвана? Павлу Петровичу не давала покоя мысль, что в истории его побега с места пожара, все получилось чересчур складно, как по хорошо отрепетированному сценарию, но в этот раз на мучавший его вопрос он так и не отважился.

А на ответную откровенность он старика все-таки вывел. И был немало удивлен, узнав отдельные факты из биографии.

Хван родился и рос в глухой деревушке вблизи буддийского монастыря. Его мать умерла рано – Хвану не было и двух лет, – и монахи взяли его на воспитание. С детства он подавал большие надежды – был сообразительным не по годам, физически выносливым и отчаянным. И хотя последнее качество среди монашеской братии, поддерживающей идеи смирения и покорности, не особенно поощрялось, Хвану в возрасте двенадцати лет выпала великая миссия – стать одним из избранных и войти в клан знаменитых Лесных Демонов – линь-куэй.

Старик не стал распространяться о том, чем конкретно занимались линь-куэй, но Ремизову и так было понятно, что во всех государствах во все времена существовали свои отряды избранных агентов. Волей случая он оказался на территории царской России, где задержался на несколько лет, пока не выполнил то, что ему было приказано выполнить. А после того как он вернулся на родину, власть в стране переменилась, и его заслуги оказались никому не нужны. Он жил и работал в чужой стране, ежедневно рискуя жизнью, как оказалось, зря. Кроме того, линь-куэй были преданы опале, и Хвану пришлось бежать из столицы в глухую провинцию, сменив при этом не только имя, но и внешность.

Так он стал стариком Хваном. Хотя лет ему совсем не много…

Хван обещал Ремизову, что на правду ответит правдой, а потому, не вдаваясь в подробности своей богатой на события биографии, он перешел конкретно к списку Чжана и к тому, как познакомился с доктором Кацебо.

Когда отряд Ремизова только расквартировался в пещерах Дуньхуана, он тут же решил завести знакомство с русскими. Все-таки к русским людям, среди которых он прожил не один год, Хван относился хорошо. Да и интересно было пообщаться, возможно, нашлись бы общие знакомые…

Однако у Ремизова в отряде царила железная дисциплина, и сблизиться с кем-то оказалось не таким уж простым делом. Только доктору разрешено было свободно перемещаться по китайской территории и еще двум-трем денщикам, как, например, Петрухе Дронову, которые занимались добычей провианта и прочих необходимых в армейском быту мелочей.

Хван подкараулил как-то Кацебо и предложил ему в обмен на лекарства кое-что из провизии. Так они и познакомились. А после того как доктор помог Хвану во время сильнейшего приступа подагры, то и подружились. После пожара Кацебо пришел именно к Хвану, приведя с собой Ремизова и Дронова. Хван не отказал им в прибежище, потому что слышал от Кацебо только хорошее о штабс-капитане Ремизове.

Рассказ о списке Чжана он начал неохотно. Однако осведомленность Ремизова поразила его столь сильно, что Хван не стал скрывать от капитана своей версии истории терракотового списка.

– Любому послушнику в китайских буддийских монастырях обязательно кто-нибудь под большим секретом рассказывает эту историю, – начал рассказ Хван, закурив трубку причудливой формы, напоминающей тело змеи, – и я не стал исключением. Мне поведал историю терракотового списка один молодой монах Ван, оказавшийся в нашем монастыре после того, как его монастырь