— Мадам де Персан, куда же вы?

— Я должна подумать… Сейчас я не знаю, ничего не знаю!

Рокси метнулась к двери. Шарль-Анри застыл — пусть мэтр Дуано удержит ее. Но тот перебирал бумаги на столе, не поднимая глаз, стараясь не видеть взглядов, которыми обменялись эти два измученных, выведенных из себя существа. Совсем недавно они блаженствовали на груди друг у друга.

Scènes, événements, rencontres[44]. Дни тянутся, и так же медленно протекает беременность Рокси. Почти никаких событий — никаких, только волшебное зрелище падающих листьев. Я не любовалась им с самого детства в Огайо.

Небольшая спаленка в квартире Сюзанны де Персан на авеню Ваграма. Десятилетний Жан-Клод, сын Антуана, гостит у бабушки, пока сам Антуан и Труди проводят отпуск в Майами. Он делает уроки по французской орфографии, географии, литературе, математике, истории, английскому, вытаскивает учебники из школьной сумки — их набирается килограммов пять. Он пишет в тетрадях, разлинованных на квадраты. В особом блокноте записывает, что должен сделать, каждая страничка в нем разделена на две графы: devoirs и leçons. Обязанности и уроки. Уже сейчас мальчишке можно сказать, что вся его жизнь будет разделена на обязанности и уроки. Помимо всего прочего, у Жан-Клода есть обязанности по дому — помогать служанке-португалке Марии складывать огромные скатерти и простыни — плюс занятия в клубе бойскаутов, футбол, наставления в церкви, фортепьянные уроки.

Он думает, что шутка над родителями вышла ему боком. Как-то, сняв случайно телефонную трубку, он услышал, как эта противная Лоррейн назвала их жалкими cons. Он наябедничал родителям, те тут же уволили ее, и вот теперь он у бабки, под неусыпным ее надзором. Мы с Женни заходим за ним и берем с собой погулять.

В тот день, когда Рокси была у мэтра Дуано, я после работы у миссис Пейс прошлась по площади Побед, разглядывая платья в витринах магазинов Кензо, и слегка припозднилась забрать Женни. Когда мы пришли домой, Рокси все еще кипела от возмущения. Неужели Шарль-Анри рассчитывал, что она поступится своими (только что обретенными) религиозными принципами и велениями сердца? Ему наплевать на то, уедет она из Франции или нет, наплевать на судьбу бедной Женни и не родившегося еще ребенка. Он готов подвергнуть их опасностям жизни в Америке, ее культурной отсталости. Как он смеет жертвовать французским происхождением своих детей, единственным, что он завещает им, из-за того, что втрескался в чехословацкую сучку? Как подло он повел себя, бросил без всякого предупреждения, даже не намекнув. А она-то, дура, совсем не разбирается в людях, ни за что не простит себе и никогда не напишет стоящего стихотворения и так далее и тому подобное.

— Пусть он разводится со мной, я не могу ему помешать, — твердила она. — Но я никогда не дам ему развода.

К объяснениям мэтра Дуано скоро прибавились подробности, рассказанные Тэмми де Бретвиль. Если она отказывает ему в разводе и если сама ни в чем не виновата, у нее есть по крайней мере шесть лет. Только по истечении этого срока он может подать в суд на том основании, что они не живут вместе. В этом случае он обязан содержать Рокси и оплатить все судебные издержки.

— Прекрасно! — сказала она. — Шесть лет — это прекрасно! — Она говорила, что готова ждать сколько угодно, готова даже стать у ворот ада, чтобы помешать исполнению его преступных, безумных, непростительных эротических желаний.

Однажды я снова встретила l'oncle Эдгара, и снова около собора Парижской Богоматери. Вид у него был внушительный: дорогой темно-синий костюм, наградные ленточки в петлице, краешек белоснежного платка, выглядывающий из кармана, очень похож на высокопоставленного дипломата. «Bonjour», — сказала я, но он поправил: «Надо говорить «bonjour, monsieur», а не просто «bonjour»». Еще одна языковая загадка.

Второй раз встречаю его на этом месте, заметила я про себя.

— По средам я часто прихожу сюда пообедать или хотя бы выпить стаканчик хереса с аббатом Монтлором.

Трудно вообразить, что светский до мозга костей человек, воинствующий политик советуется с пастором. Дядя Эдгар, наверное, заметил некоторое мое недоумение и добавил, что они с Монтлором старые друзья, вместе росли. Не забудьте, пасторы тоже были когда-то мальчишками, сказал он. Это и без слов ясно, подумала я, но у себя в Калифорнии я не встречала ни одного мальчишки, который хотел бы стать священником. Должно быть, благочестивый мальчик — обычное явление для Франции, и количество священников на душу населения здесь выше, чем в Америке. Я живо представила себе, как два благонравных с виду отчаянных озорника Монтлор и Эдгар лазают по деревьям или купаются в Сене (ни разу не видела, чтобы кто-нибудь купался в Сене — наверное, опасно или грязная вода). Одному из пареньков уготовано служить Богу, другому — в Индокитае.

— Ну и как вам нравится Франция? — спросил он. — Чем заполняете время?

Вопросы были заданы серьезным тоном, и я постаралась отвечать тоже обдуманно. Сказала, что многое во Франции мне пока непонятно.

— Из-за этого нахожусь в состоянии постоянной настороженности. А дома, в Калифорнии, мне иногда бывало просто скучно.

— Под парусом часто ходите в вашем Тихом? Увлекаетесь парусным спортом?

— Нет. А вы?

— О да! Порядочно походил на яхтах.

— Около нас в прибрежной полосе полно нефтяных платформ. Надо брать гораздо южнее, — пояснила я, не желая, чтобы меня сочли гордячкой, хотя хождение под парусом всегда казалось мне никчемным занятием. Впрочем, я, может быть, думала бы иначе, будь у меня собственная яхта.

— Изабелла, приглашаю вас как-нибудь пообедать. Ну, скажем, в следующий четверг. Вы не заняты?

Я уже изучила эти подходы со стороны членов семейства Персан, эти маленькие заговоры в очередной раз обсудить обстановку за спиной Рокси. Всякий раз я чувствовала себя в ложном положении, потому что приходилось говорить как бы от ее лица. Но я понимала, что им легче разговаривать со мной, чем непосредственно с Рокси. Поскольку я сама распоряжаюсь своим временем, то сказала, что в четверг не занята.

Незадолго до этого я так же тайком виделась с Шарлоттой де Персан Сакс. Она позвонила и предложила выпить по чашечке кофе, как мы в свое время договаривались. Полдня я провела на квартире у Рандольфов, потом встретилась с Шарлоттой в кафе на Бон-Марше. Едва успев сесть за столик, она выудила сигарету и начала распространяться — но не на тему отношений Рокси и Шарля-Анри, а о Джайлзе Уитинге, англичанине, которого я однажды видела. Она была от него без ума.

— Все, что говорят о них, — это неправда, — уверяла она меня, дымя как паровоз. — Англичане такие же… такие же чуткие, как и французы.

Я думала, что французы могут рассказать иностранцу то, чего не скажут друг другу. В общении между собой они придерживаются определенных условностей, склонны к взаимному недоверию и умолчаниям. Мы, американцы, свободны от всего этого в силу нашего жизнерадостного малокультурья. С другой стороны, есть вещи — нюансы отклонения от общепринятого, кое-какие грешки и прегрешения, секс, деньги, — о которых они не говорят с нами, давая нам возможность думать о них лучше, чем они есть на самом деле, зато охотно обсуждают между собой. Иногда такие вещи вовсе не затрагивают ни наших интересов, ни наших чувств. Однажды в воскресенье в доме у Сюзанны под Шартром испортилась канализация. Одному из гостей, приехавшему на обед, поручили посмотреть, что можно сделать, нам же с Роксаной было запрещено приближаться к туалету.