– Н-никуда, – едва слышно выдавила Людка.

– Вот и хорошо, что никуда. Ложись спать. Караваева, к тебе это тоже относится, слышишь?

– Слышу, – с вызовом произнесла Светка.

– Марина, тебе помочь? – пропустив мимо ушей ее грубый тон, спросила Анфиса.

– Нет, я сама.

– Ладно. Сама так сама. – Анфиса, по обыкновению, мягко и легко ступая, приблизилась к моей кровати. Я отчетливо уловила шедший от нее запах спиртного.

Она стояла совсем рядом, слегка наклонившись к моему лицу, молча, ничего не говоря, минуты три, а то и больше. Потом осторожно подоткнула под меня одеяло и так же бесшумно пошла из палаты.

11

Ночь я провела словно в бреду. Меня мотало по кровати, то подбрасывая, то прижимая к жесткому матрасу. Я спала и бодрствовала одновременно, продолжая во сне слышать резковатый, слегка насмешливый голос.

«Василек, будешь моим другом?.. Гуд бай, Василек… Приходи завтра…»

Я пыталась что-то сказать в ответ, лихорадочно шевелила губами, силясь выдавить хоть какой-то звук, но у меня выходил лишь невнятный и слабый стон.

Потом, на краткое мгновение, я провалилась в полную темноту, без чувств, без мыслей и видений. И тут же очнулась.

– …Эй ты, сдурела, что ли? – Кто-то больно дергал меня за волосы. – Проснись! Проснись, кому говорю!

Я открыла глаза и увидела бледное лицо Светки в неясном утреннем свете.

– Что? – Я непонимающе мотнула головой и села на кровати.

– «Что»! – передразнила она. – Спать не даешь, вот что! Всю ночь орешь как безумная, зубами скрипишь. Может, у тебя тоже эта… как ее… ветрянка? Заразилась от Сушкина. – Она брезгливо отодвинулась от меня.

– Разве я кричала?

– Еще как. Ерунду всякую – про какого-то Ахилла, не то бога, не то полубога, не поймешь. Начиталась своей бредятины. – Светка с презрением покосилась на энциклопедию, лежащую на тумбочке, и широко зевнула. – Ой, мамочка, как спать хочется! Смотри, только вякни мне что-нибудь еще – выставлю из палаты в коридор.

Она прошлепала босыми ногами по полу и улеглась обратно в кровать. А я так и продолжала сидеть, уткнувшись локтями в коленки и подпирая щеки ладонями.

Я ничего не понимала. Ахилл? Какой Ахилл? Я просто спала, и мне ничего не снилось. Ни один из моих удивительных и сложных снов.

Как в тумане, я спустила ноги с кровати, мои руки потянулись к толстому тому, на обложке которого красовались стройные красавцы в белых туниках и хитонах. Я торопливо перелистала книгу. Кажется, где-то здесь.

Так и есть. Крупным шрифтом вверху страницы было выведено: «Ахилл. Сын царя Пелея и богини Фетиды».

Я глянула вниз, на иллюстрацию, и меня точно током шибануло. Я вспомнила! Мое блуждание по этажам, приоткрытую дверь чужой палаты, неподвижный силуэт на фоне темного окна, лицо небывалой, божественной красоты и ноги, беспомощно стоящие на подножке инвалидной коляски.

Сердце мое пронзила щемящая нежность, такая острая и болезненная, что глазам сразу же сделалось влажно и горячо. Никогда прежде я не испытывала подобного чувства. В нем не было ничего детского, наивного, игрушечного. Как не было больше и той робкой, застенчивой девочки, живущей в вымышленном мире причудливых снов.

За одну эту ночь я стала взрослой, отлично знающей, что представляет для меня истинную ценность в этом холодном, чуждом и жестком мире…

Осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами матраса, я встала с постели. Быстро, бесшумно оделась, искоса поглядывая на Светку. Та дремала, свернувшись калачиком под одеялом.

Я на цыпочках подошла к висевшему в углу зеркалу, на ходу обеими руками приглаживая волосы. Оно отражало меня лишь до пояса, но и этого зрелища было достаточно, чтобы настроение мое начало стремительно падать.

Из деревянной рамки на меня глядело бледное напряженное лицо, одни глаза – огромные от испуга, окруженные серо-свинцовыми тенями.

Из отложного воротничка платья жалко торчала тонкая шея, ужасно похожая на чахлый стебелек мать-и-мачехи. Завершающим штрихом к портрету были в беспорядке спадающие на лоб жиденькие белесые прядки.

Меня передернуло от отвращения к самой себе. Дура! Бесплодная мечтательница, фантазерка! Как я могла даже вообразить себя рядом с ним, таким взрослым, ослепительно красивым, загадочным и недоступным? Да он не смог толком разглядеть меня в темноте, а сегодня, увидев при свете дня, просто-напросто рассмеется в лицо. Рассмеется и прогонит прочь.

«Нет, – внезапно произнес кто-то внутри меня, – не прогонит. Потому что, хоть ты и сопливая девчонка, у тебя есть ноги. Ты можешь ходить, бегать, передвигаться куда тебе вздумается. А он – нет, поэтому нуждается в тебе. Ты будешь его ногами, станешь для него всем».

Прямо мне в лицо распахнулась дверь. Я вздрогнула и оторвалась от зеркала. На пороге стояла Анфиса.

– Ты уже встала? В такую рань? – Она смотрела на меня с недоумением. – Еще только шесть с мелочью.

– Я больше не хочу спать, – сказала я, прикидывая, как половчее выскочить из палаты.

– Ты не заболела? – Ее прохладные пальцы коснулись моего лба. В глазах появилась тревога, как вчера вечером, когда она под хмельком пела с баянистом. – Спать накануне легла раньше всех, теперь вот вскакиваешь ни свет ни заря.

– Нет, я здорова.

Анфиса неуверенно кивнула.

– Вижу. Температуры и вправду нет. Только ты какая-то странная. Глаза блестят, как при лихорадке, а в лице ни кровинки. Ты куда идти-то хочешь?

– В библиотеку, – ляпнула я, не подумав.

– Так она закрыта еще, глупышка. – Анфиса ласково улыбнулась. – Ляг лучше, поспи еще.

– Не хочу. Я в игровую пойду, ее ведь на ночь не запирают?

– Не запирают, – вздохнула Анфиса и посторонилась, давая мне дорогу.

Я выскользнула из палаты и понеслась на третий этаж. Около его палаты я притормозила и, тяжело дыша от быстрого шага, приложила ухо к двери.

Тихо. Конечно, ведь он еще спит. Это я как ненормальная примчалась сюда на рассвете, разбудив Светку и напугав Анфису. А он думает не обо мне, о чем-то своем. Эх, если б знать!

Послонявшись по коридору минут десять, я зашла в игровую. Уселась за столик возле окна, обхватила руками голову, прикрыла глаза.

Мне было хорошо так сидеть: я чувствовала, что он где-то рядом, совсем близко, и пыталась представить его лицо во сне. Наверное, оно еще красивей, чем когда он бодрствует, – во сне все лица кажутся красивее, это нам говорила наша учительница рисования, сама замечательная художница, ежегодно выставлявшая свои работы в областной картинной галерее.

Сколько я так просидела, не помню. Постепенно свет за окнами стал резче, а из коридора послышались голоса и шум. Тогда я встала и побрела на завтрак.

В столовой мы нос к носу столкнулись со