И тут замок в прихожей мягко, но отчетливо щелкнул – раз, и второй, и третий. Смык словно наяву увидел, как четыре стальных, маслянисто поблескивающих ригеля послушно выходят из своих глубоких гнезд. Это было неслыханно! Фирмачи, которые ставили дверь, уверяли Смыка, что вскрыть этот замок практически невозможно. Смык, который кое-что смыслил в подобных устройствах, самолично осмотрел замок и пришел к выводу, что фирмачи не так уж сильно врут. Конечно, замков, которые не смог бы открыть настоящий специалист, в природе попросту не существует, но от мелкой шпаны, привыкшей “выставлять” квартиры, вскрывая двери с помощью ржавого гвоздя и миниатюрной “фомки”, этот замок защищал надежно.

Шарящие в пыльном пространстве под кроватью пальцы наконец нащупали холодную рукоятку ножа. Длинное широкое лезвие, задев паркет самым кончиком, снова спело свою шепчущую и одновременно звенящую песню. Смык встал с кровати, постоял секунду, борясь с головокружением, и скользящим шагом двинулся в прихожую.

Входная дверь распахнулась ему навстречу – стремительно, как от сильного порыва ветра, но при этом совершенно бесшумно. Смык попятился, бессильно уронив руку с ножом, споткнулся о собственную ногу и непременно рухнул бы навзничь, если бы не ударился плечом о косяк двери, которая вела в спальню. Этого он и боялся – не падения, естественно, а того, что в дверь к нему скребся именно этот человек. Милицейская группа захвата со всеми своими дубинками, наручниками, бронежилетами, пистолетами и автоматами была просто компанией расшалившихся дошкольников по сравнению с человеком, который вошел сейчас в прихожую, держа в руке нож или пистолет, а двухлитровую бутыль из коричневого пластика со знакомой до боли этикеткой.

У Смыка немного отлегло от сердца – совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы он смог перевести дыхание.

– Привет, – сказал блондин, закрывая за собой дверь. – Уже встал? Честно говоря, я удивлен. Думал, после вчерашнего ты будешь дрыхнуть, как минимум, до вечера.

– После какого еще вчерашнего? – заставляя себя говорить грубо и независимо, агрессивно поинтересовался Смык. – И чего ты тогда приперся, если думал, что я сплю?

Это был ключевой вопрос, настолько важный, что Смык почти забыл о своем страхе и даже перешел с грозным блондином на “ты”. В самом деле, какого черта?..

– А ты молодец, – пристраивая бутылку на подзеркальной полочке, похвалил блондин. – Правильно, ничего такого. – из ряда вон выходящего вчера не было. Так всем и говори. Просто мне почему-то показалось, что ты вчера крепко выпил.., должен был выпить, по крайней мере. Только не говори, что весь вечер смотрел телевизор, а в рекламных паузах пил кофе и читал любимую книгу. Запашок у тебя здесь, прямо скажем, не библиотечный. Ты проветривать не пробовал? Попробуй, иногда помогает. В общем, я решил тебя немного опохмелить и вообще посмотреть, как ты тут. Муки совести, чистосердечное раскаяние и все такое прочее… Как насчет этого, а? Мальчики кровавые в глазах не скачут? Нет? Ну и правильно. Я сразу понял, что из тебя будет толк. А за дверь, брат, извини. Я звонил-звонил, а потом думаю: чего это я, собственно, трезвоню? Спит ведь, наверное, человек. Да ты не волнуйся, я ничего не испортил. Не поцарапал даже.

– А я и не волнуюсь, – пересохшими губами проговорил Смык, не сводя глаз с бутылки пива. Это было “Медовое крепкое” – дерьмо, конечно, но с похмелья в самый раз.

– А ты, я смотрю, позавтракать решил, – сказал блондин. – Колбасу режешь?

Смык проследил за направлением его взгляда и увидел нож, который до сих пор смешно и бесполезно болтался у него в руке. Да, подумал Смык. Колбасу… Он не был уверен, что справился бы с блондином, даже имея в руках готовый к бою крупнокалиберный пулемет. Этот человек гипнотизировал его, как кобра, по слухам, гипнотизирует пташек и иную мелкую живность, которую намерена проглотить.

– Это я так, – неловко вертя тяжелым ножом, смущенно сказал Смык и вдруг разозлился:

– А какого хрена в замке колупался? Вот встал бы я за дверью, да загнал бы тебе эту штуку в загривок – что бы ты тогда запел, а?

– Молодец, что не попытался, – одобрительно сказал блондин, пристраивая на вешалку плащ. – Ты шпагоглотанием ведь никогда не занимался? Ну вот видишь. А пришлось бы. Если бы ты напал, я мог бы не успеть сообразить, что это ты, и сделать тебе больно. Очень больно, понимаешь?

– Да ладно, – сказал Смык и вяло пошаркал на кухню, походя швырнув на холодильник свой тесак. – Не надо меня пугать. Пуганый уже, е-н-ть…

Проходи, раз пришел.

Гость прошел на захламленную, загаженную кухню, обстановка которой обошлась Смыку в полторы тысячи долларов, не считая электрооборудования. В руке у него опять было пиво.

– На, – сказал он, бухая бутылку на заставленный грязной посудой стол, – поправь голову, а то с тобой разговаривать невозможно. Рычишь, как медведь, которому в берлоге рогатиной в задницу тычут.

Смык хотел было гордо отказаться, но бутылка на столе притягивала его взгляд. Сквозь темный пластик была видна тонкая полоска пены, опоясывавшая горлышко, снаружи бутылка запотела, и капли конденсата медленно скользили по ее покатому боку, собираясь в кольцеобразную лужицу у основания.

Да ладно, подумал Смык. Он вломился в мою квартиру, так что мне положена компенсация. Не выгонять же его, в конце концов! Такого как раз, пожалуй, выгонишь… А так хоть пива попью. В самом деле, башку поправить надо.

Он решительно шагнул к столу и с треском открутил красный пластиковый колпачок. Бутылка издала короткое “пш!”, над горлышком взвился белый дымок. Трепеща ноздрями от приятных предвкушений, Смык осторожно, чтобы, упаси бог, не пролить, поднес бутылку к губам и сделал первый, самый вкусный и необходимый, глоток.

– Эх, хорошо! – сказал он, переводя дыхание, и снова жадно припал к горлышку.

Пиво ударило в голову быстро, – как-то подозрительно быстро, даже если сделать поправку на мощное похмелье. “Во, блин, – подумал Смык с удивлением. Впервые слышу, что бывает “паленое” пиво…"

Это была его последняя мысль – ив этот день, и вообще в жизни. В следующее мгновение Смык сложился, как раскладная лестница, выронил бутылку и с грохотом рухнул на пол.

Блондин ловко поймал бутылку, даже не подумав протянуть руку помощи хозяину квартиры. Внимательно посмотрев на Смыка, он перешагнул через лежащего, подошел к кухонной раковине и аккуратно вылил все, что еще оставалось в пластиковой бутылке, в канализацию. Пустив воду из обоих кранов, подполковник запаса Караваев сполоснул бутылку и аккуратно положил ее в кухонный шкафчик, после чего вернулся к Смыку.

Смык был жив и с виду невредим. Он лежал на полу, задрав небритый подбородок, и храпел, как африканский слон с полипами в хоботе. Караваев наклонился, подхватил бесчувственное тело под мышки и волоком потащил в спальню. Здесь он взвалил Смыка на кровать и только после этого огляделся.

Царивший в комнате бардак вызвал у подполковника легкую гримасу брезгливости, зато валявшиеся вокруг пустые бутылки пришлись ему по душе. Он поискал вокруг, нашел пепельницу, в которой было полно окурков и еще какой-то дряни, и поставил ее на тумбочку в изголовье кровати. После этого подполковник отогнул простыню и осмотрел матрас. Матрас был поролоновый, что в данной ситуации устраивало Караваева как нельзя лучше. Он закурил, сделал несколько глубоких затяжек и положил тлеющую сигарету на простыню рядом с бессильно откинутой в сторону рукой Смыка.