– Примечательное было событие, – согласился я. – Давайте поговорим о насильнике. Вашего мужа здесь нет, о ваших ответах никто, кроме меня, не узнает. Вспомните тот момент, когда он «терся» о вас. На что это было похоже, на имитацию полового акта?

Потерпевшая покраснела, потупила взгляд.

– Альфия Закировна, – приободрил я ее, – по роду работы мне приходится задавать людям неприятные вопросы. Опишите действия насильника. Что они напоминали?

– Танец «Ламбада». Видели по телевизору клип? Они там цепочкой идут и одним местом друг о друга трутся. Так же и он, не вверх-вниз двигал тазом, а влево-вправо.

– Прошу прощения за натуралистичный вопрос: вы чувствовали у него эрекцию?

Она еще больше покраснела и тихо ответила:

– Ничего такого я не почувствовала. Все было похоже на хулиганскую выходку – прижал меня мужик к стене и изображает не понять что. Я вначале даже не подумала, что это он так себя удовлетворяет. Извращенец какой-то, неполноценный. Мог бы остановиться на любом этаже, завести меня к мусоропроводу да насиловать, сколько душа пожелает.

– Вы видели его в магазине, стояли рядом с ним у лифта. Как он выглядел?

– Ничего не помню!

Потерпевшая выпрямилась на стуле, глаза ее неприязненно сверкнули. Как видно, этот вопрос ей уже задавали, и задавали не раз и не два, и она просто не понимала, зачем вновь возвращаться к сказанному.

Я с сожалением покачал головой. Гульметовой стало неловко, что она обидела меня.

– У него лицо неприметное, глазу не за что зацепиться, – сказала потерпевшая. – Нос обычный, стрижка – как у всех мужчин – короткая, аккуратная. Волосы русые, шрамов на лице нет. Меня уже водили фоторобот составлять, и ничего не получилось! Вы всех людей запоминаете, с кем рядом стоите? Мне был он даром не нужен. Кто же знал, что у него на уме?

Дальнейшие мои расспросы к успеху не привели. Все приметы насильника свелись к высокому росту и «обычной» внешности. Гульметова даже одежду его не запомнила.

– Вроде бы куртка на нем была, – неуверенно припомнила она, – а вот какая, с капюшоном или без, на пуговицах или на молнии, этого я не помню. У меня муж в полупальто ходит. Было бы на нем такое же полупальто, я бы запомнила, а куртку – нет.

Закончив работать с потерпевшей, я стал собираться домой. Перед уходом вызвал к себе Ключникова и Айдара.

– Если бы наши коллеги в прошлом году собрали все окурки у подъезда Гульметовой, сегодня мы бы имели группу крови насильника.

– Андрей Николаевич, – возразил Далайханов, – в прошлом году наш «имитатор» был не насильником, а хулиганом, который дерется в лифте и ножом женщинам угрожает. Кто бы его группу крови устанавливал, на кой бы черт она сдалась?

– Проценты! – веско дополнил Ключников. – Нераскрытое покушение на изнасилование – это не фунт изюма. Тут сразу же на контроль в областном управлении встанешь. Если бы не паренек, родители которого настояли на заявлении в милицию, все у насильника было бы шито-крыто.

Я не стал дослушивать прописные истины.

– Коллеги, мы все нераскрытые материалы подняли? – спросил я.

Айдар и Ключников переглянулись.

– Вроде бы все, – неуверенно ответил Далайханов.

– Если «вроде бы», то ройте дальше. Не у всех родители на милицию надеются.

В четверг утром меня на ковер вызвал начальник областного уголовного розыска Шмыголь.

– Что это? – вместо приветствия сказал он.

Я склонился над приставным столиком, сделал вид, что рассматриваю надписи на папке с бумагами. Шмыголь поерзал в кресле, громко чиркнул спичкой, закурил. Всем своим видом он давал мне понять, что я совершил из ряда вон выходящий поступок, прощения за который нет и быть не может.

– Что это? – еще раз строго спросил Шмыголь.

– Это мое оперативное дело под условным наименованием «Мерзкий имитатор». Если говорить точнее, то это дело оперативной проверки, или ДОП.

– Я вижу, что это ДОП! Ты название у него читал? Что значит слово «мерзкий»? Что за самодеятельность? Ты так до матерной брани опустишься и начнешь выдумывать всякие производные от слова «долбаный».

– Иван Иванович, вы вызвали меня поговорить об этимологии слова «мерзкий», или мне стоит перевернуть страницу, и мы перейдем к обсуждению содержимого ДОПа?

Шмыголь недовольно посмотрел на меня. Я был невозмутим.

– Слово «мерзкий», – как ни в чем не бывало продолжил я, – в русском языке означает «вызывающий отвращение». По-моему, для человека, который нападает с ножом на беззащитных женщин, это самое подходящее определение.

– Переверни страницу и прочитай преамбулу постановления.

– Зачем? – оставаясь спокойным, спросил я. – Под этим постановлением стоит моя подпись. Я его автор и прекрасно знаю его содержание. Вы, как я понял, тоже прочитали постановление. Для кого мне его читать? Мы здесь, в вашем кабинете, вдвоем, и оба знаем, о чем идет речь. Но если вы настаиваете, то я готов.

Чтобы подчеркнуть свое недовольство, Шмыголь не предложил мне сесть, и я вынужден был стоять перед ним, как провинившийся школьник перед директором школы.

– Читай, – приказал он.

Я демонстративно откашлялся, склонился над оперативным делом, перевернул страницу и начал вслух читать:

– 28 сентября 1990 года. Совершенно секретно. Экземпляр единственный…

– Достаточно! – рявкнул Шмыголь. – Что ты мне здесь балаган устраиваешь? Ты мне объясни, кто тебе позволил во всеуслышание объявить, что у нас в городе маньяк завелся?

– Совершенно секретное оперативное дело – это не газета «Правда», – возразил я, – с ним ознакомиться может только очень ограниченный круг лиц.

– Скажи спасибо, что этот круг только мной и ограничился. Ты сам-то понимаешь, что ты написал?

– Конечно, понимаю и могу любому заявить, что человек, совершающий на сексуальной почве пять преступлений подряд, – это маньяк или серийный преступник. Слово «маньяк», на мой взгляд, более соответствует окраске совершаемых им преступлений.

– Какие сексуальные преступления? – сквозь зубы процедил Шмыголь. – Где ты в своей писанине хоть намек на секс нашел? Ты знаешь, чем отличается половой акт от хулиганства, или тебя на первый курс университета послать, лекции по уголовному праву послушать?

– Послать меня можно куда угодно, но перед тем, как пойти, я бы хотел высказаться. Мне сесть можно или я наказан? Я могу и в угол встать. Мне без разницы, откуда свое мнение отстаивать.

– Садись, – разрешил Шмыголь.

– Начнем! – Я перевернул несколько страниц и остановился на служебном документе, никакого отношения к теме разговора не имевшем. Я пролистал оперативное дело просто так, чтобы подчеркнуть, что мне содержание его известно от первой и до последней буковки. – Кратко пройдемся по динамике преступлений, – предложил я. – Первое нападение происходит в квартире, на голове у имитатора чулок, в руке нож. По его приказу потерпевшая Тельнова ложится на пол, и он совершает с ней имитацию полового акта. Момент первый – свое лицо преступник скрывает под маской. Момент второй – никакого физического насилия к потерпевшей он не предпринимает. Второе нападение – в лифте. Лица своего имитатор не прячет, потерпевшую обхватывает рукой за горло. Второе преступление им до логического конца не доведено, случайный свидетель помешал. Третий эпизод пропустим. Несостоявшаяся потерпевшая находилась в наркотическом опьянении и интереса для имитатора не представляла. Четвертый эпизод. Нападение происходит на улице, потерпевшую он колет в ногу ножом. Последнее преступление – имитатор колет потерпевшую ножом в ноги и слегка душит ее руками. Иван Иванович, я вам понятно динамику объясняю? От квартиры и чулка он перешел к улице и удушению жертвы. Протяните логическую цепочку от первой потерпевшей к последней и далее, к шестой и седьмой жертвам, которые, я уверен, еще будут. Что у нас получится? Труп! Я не совсем понимаю физиологическую сущность его «половых актов», но с насилием он уверенно идет по восходящей: вверх, вверх и вверх! Следующую жертву он придушит, и если увлечется и не рассчитает сил, то задушит насмерть. Нам шила в мешке не утаить. Уже сейчас в городе поползли слухи об опасном для одиноких женщин сквере. Пока ситуация вокруг маньяка ограничивается кухонными обсуждениями, но как только он совершит новое преступление, так тут же слухи приобретут общегородской масштаб, и тогда с нас спросят: есть ли в городе маньяк? Есть, конечно же. Вот он!