его, от берцев до пояса. Сухо. Не понимаю, куда накладывать жгут. Помогаю ему подняться. Тащу на себе, как медсёстры в советских фильмах про войну. Автомат его где-то там, в темноте и пыли. Я не нашёл его, да и не особо старался.

Первый уже на дороге. Тормозит машину. Орет нам:

— Быстрей, быстрей…

Снова прилёт. Мы падаем на землю, машина срывается с открытыми дверями, товарищ мой в полный рост остаётся стоять на дороге.

С матами я поднимаю второго. Он в полном неадеквате, не понимает, что происходит, ему всё хуже и хуже.

Волоку его, сколько могу. Роняю. Чувствуя бессилие, сколько-то тащу, как мешок с говном, за лямки бронежилета.

Вторая машина. Тормозит. Битком набита. Из салона орут водителю:

— Поехали, поехали, поехали!!!

Он срывается с места.

Третья машина. Прилет. Треск. Машина встаёт метрах в десяти от нас.

Товарищ мой, первый, ковыляет к ней. Я помогаю второму встать на ноги, умоляю его собраться и идти из последних сил. Бросаю его и сам бегу к машине, срывая на ходу автомат. Нельзя дать ей уйти. Если надо, я буду угрожать им оружием, но не пущу. Мы уедем на этой «буханке».

На той самой «буханке», на которой ко мне в лесополку примчалась Инна Вальтер. Её всё-таки завели, эту сраную «буханку».

В ней есть места. Саперы на психе, на панике, но нас ждут. Только торопят все:

— Быстрей, быстрей, быстрей.

Вваливаемся внутрь. Второго товарища просто затаскиваем. Сапёры, слава Богу, помогают.

Вваливаемся прямо друг на друга. Я ногами прохожу по обоим, вдаль, где свободнее. Эти лежат на полу.

«Буханка» срывается с места.

Помогаю товарищам снять бронежилеты. Сваливаем всё в кучу: каски, бронежилеты, автомат. Автомат моего товарища, первого, который он нёс на себе, снят с предохранителя, патрон в стволе, ствол смотрит на одного из сапёров.

Я это вижу, но занят стягиванием броника со второго. Не забываю снять с него штык-нож. Свой же я потерял в первый же день за ленточкой, а ему всё равно, с трёхсотых списывается военное имущество, их не привлекают за утрату.

В «буханке» остро несёт бензином. Перебит какой-то шланг. Стенки салона пробиты. Судя по тому, как едем, резины нет. Посекли кассетки. Несёмся на дисках. С дисков по-любому искрит. Не дай Бог щас полыхнет, и всё. Из горящей машины нам не выползти.

Нам вслед ещё пара кассеток, но мы уже выходим из зоны обстрела. Ещё один прилёт далеко позади.

Едем. Я смотрю в окно и вижу разрывы сзади. Слышу грохот. Там не умолкает ничего…

Я впечатлён, конечно, всем произошедшим.

Такого поворота событий я не ожидал.

Вышли из Работина.

Даже не дошли.

Группы нет.

Разбита, рассеяна, уничтожена.

Я еду в «буханке» сапёров с двумя трёхсотыми.

Надо в госпиталь. А дальше что? Там разберёмся….

Выехав из зоны обстрела, «буханка» встаёт. Невозможно ехать на дисках.

Тормозим попутку. Она останавливается, здесь уже безопасно.

Пересаживаем, вернее, перекладываем раненых. Забираю у товарища автомат. Возвращаюсь к сапёрам.

Самое главное, я передал товарищей тем, кто доставит их в госпиталь. Сам я цел, невредим, я найду выход из ситуации, я уж как-нибудь выберусь. Самое страшное позади.

Мой путь в расположение своей роты — отдельная история. Есть в ней что-то швейковское, из его путешествия в Будейовицы.

Но я добрался, в час дня.

Притащил на себе два бронежилета, три каски и два автомата.

Сгрёб это всё в одну кучу прямо у ног командира роты, доложил обо всём. Тот кивнул безучастно, и я пошёл к себе.

Саша был уже в роте. Рассказал свою историю, как он добирался, но я выслушал её краем уха. Неинтересно.

Я думал о том, что вернулся последним из нашей группы.

15 человек нас ушло, вернулось шесть. После меня не пришёл никто.

XVIII

Нечто, напоминающее армейскую дрочку, я пережил за всё это время только раз.

Это было в Н-ской бригаде морской пехоты, в промежутке между моим неудачным выходом в Работино и возвращением в город Т.

Мы располагались на «лёжке» в одной из лесополок в относительно глубоком тылу.

Ночью полагалось дежурить, и настало время нам с Сашей-риэлтором заступить на караул.

Время было два часа ночи.

В кромешной тьме мы нацепили броники, каски, взяли автоматы и двинулись к точке, где нас ожидал командир нашего отделения.

Он был подшофе и очень не в духе.

Сегодня днём один из бойцов соседнего отделения послал его на хуй в ответ на какое-то замечание и пояснил, что тот не его командир и нечего его учить жизни.

Наш командир, мистер Грозный, назову его так, был бывшим росгвардейцем, и внутри его крепкого мускулистого тела жила мелкая ментовская душонка.

Он не мог пережить унижения, а алкоголь лишь подогревал жажду мести.

Поэтому, встретив нас, он развернул караульного и отправил его за тем самым бойцом, а по ходу пьесы решил взвинтить ставки и велел привести ещё двоих не полюбившихся ему бойцов.

Итак, нас собралось пятеро.

Мы с Сашей, главный обидчик мистера Грозного, следом какой-то никудышный и бесполезный дедушка, Бог знает как оказавшийся в рядах морской пехоты Черноморского флота, и трусливый боец из нашего отделения, официальный пятисотый. Ну, то есть человек, прямо сказавший, что штурмовать вражеские позиции он не будет, он неспособен это делать из-за панических атак, он не отказывается служить, но непригоден для активных штурмовых действий.

Мистер Грозный построил нас всех в ряд, прошёлся вдоль строя и сказал:

— Сейчас вы узнаете, что такое служба в морской пехоте.

Ну и тупо зарядил каждому из нас ногой под колено.

Это место болит у меня до сих пор.

Я бегаю, прыгаю, но, если начать ощупывать это место даже спустя столько времени, оно побаливает.

И нет, это не был хорошо поставленный удар морского пехотинца.

Это был конкретный омоновский приёмчик.

Я оценил.

Началась разминка.

В качестве разминки он выбрал «Джамп».

«Джамп» в броне, каске и с автоматом за спиной — это тяжеловато. Думаю, вряд ли кто-то скажет, что это плёвое дело.

Я помню только, мистер Басмач в учебке говорил, что для него это «как разминка на утреннике в детском саду».

Ну и никогда поэтому не делал это упражнение.

Это упал, отжался, встал, подпрыгнул, хлопнул руками над головой, снова упал и так далее…

Разминались мы недолго.

Он скомандовал отбой и прошёлся вдоль строя.

— Ого, — одобрительно сказал нам с Сашей, — даже одышки нету…

Сейчас я бы сдох, наверное, от этого комплекса упражнений, а